М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество

В летних номерах «Современника» за 1863 год Салтыков не напечатал ничего, кроме одной небольшой рецензии; лишь в августовской книжке кроме очерка «Как кому угодно» он поместил и «летний фельетон» под заглавием «В деревне», о котором нам еще придется упомянуть. В сентябрьском номере журнала он снова вернулся к своей хронике и снова поставил перед читателями тему о людях, занимающихся разными мелкими вопросцами. «Я сам не раз склонен был признать призрачною ту крохотную и произвольную хлопотню, которой предавалась наша литература за последние семь лет, но теперь, видя на деле, какие выползают на место ее из нор чудовища, я готов принести искреннее раскаяние»… Раскаяние — в былых иллюзиях, которые, впрочем, особенно сильными у Салтыкова никогда не были. Но если и раньше он готов был считать либеральные подвиги литературы лишь призрачной хлопотней, то теперь в особенности приходил он к этому настроению, — и это особенно ясно выразилось в дальнейшем содержании сентябрьской хроники, где речь идет о летних подвигах газеты «День», о ее борьбе за старую «Русь» против якобы онемеченной «Русляндии» (Салтыков замечает, что в действительности нет ни той, ни другой, а есть просто Россия), о начетническом различении «жизни духа» от «духа жизни» и т. п. Обзор заключается злободневной полемикой с «Московскими Ведомостями», в которой особенный интерес для нас представляет лишь снова попадающееся место о «каплунах».

Пропустив следующий месяц, Салтыков продолжал «Нашу общественную жизнь» в ноябрьском номере «Современника» за 1863 год, — в том самом номере, где была напечатана уже известная нам вторая его статья о «Петербургских театрах», о драме Писемского и о реализме в искусстве. Здесь он продолжает последнюю тему, обращаясь к шумевшей тогда картине Ге «Тайная вечеря»; впрочем от темы о реализме он переходит к некоторым моральным выводам, тесно связанным с злободневными событиями той эпохи вообще и жизни «Современника» в частности. Говоря о том, что «Тайная вечеря» является вечным символом геройства с одной стороны и предательства — с другой, Салтыков несомненно имеет в виду — и это хорошо понимали его читатели — историю сидевшего тогда в Петропавловской крепости Чернышевского и погубившего его предателя Всеволода Костомарова. — В дальнейшей части этого очерка Салтыков ставит вопрос о молодом поколении и о готовящейся смене; полемизируя с «Днем», он рисует тип «шалунов», в которых набрасывает первые черты будущих своих «ташкентцев», десятилетием позднее ставших основной темой целого салтыковского цикла. Впрочем, через несколько месяцев Салтыков уже дал четкий рисунок этого типа в одной из последних своих хроник начала 1864 года.

В декабрьской книжке «Современника» «Наша общественная жизнь» обратилась к теме об оскудении русской художественной литературы. Нам странно слышать теперь подобные жалобы, раздававшиеся из уст не одного Салтыкова в эпоху расцвета русской литературы; но подобная история повторялась неоднократно именно в эпохи наибольшего литературного подъема: современникам всегда трудно оценить значение окружающих их явлений. В жалобах Салтыкова на оскудение литературы есть, впрочем, одна очень существенная мысль, характерная и для дальнейшего понимания Салтыковым путей русской художественной литературы: он восстает против психологического «любовного романа» (направляя эту стрелу одинаково и против Тургенева, и против беллетристов «Русского Вестника») и считает, что времена такого романа прошли. На очереди должно стоять создание социального романа — и Салтыков уже в семидесятых годах считал себя собирателем материалов для такого романа, создать который должно было, по его мнению, лишь будущее. Продолжая развивать эту тему, Салтыков переходит к вопросу об «идеале» вообще и о разрушении его действительностью, выявляя попутно первый набросок народнической теории о том, что мыслящее меньшинство образованного общества должно отстаивать не мнения, а интересы народа — в тех случаях, «когда массы самым странным и грубым образом ошибаются на счет своих собственных интересов». Характерной иллюстрацией последнего является для Салтыкова описанное тогда в газетах (особенно в «Дне» Аксакова) чествование дворянами и крестьянами одного из уездов Тверской губернии мирового посредника Головина. Подробному описанию этого чествования с ядовитыми комментариями Салтыкова отведена значительная часть этого его фельетона.