М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории)

– Не подумайте, что я такой жестокий человек… Просто бывают ситуации, когда не можешь сдержаться… Это ничего не значащие слова, поверьте, и на самом деле я бы никогда…

– Что? – не понял он.

– Ну… машинист…

Пассажир насупился, фыркнул и снова отгородился газетой.

Бесшумно выдохнув, я взялся заново пристраивать злополучную поклажу.

– Не зарекайтесь, – донеслось глухое, как из конуры одряхлевшего сторожевого пса, бурчание. – Всё когда-то случается в первый раз.

– Я бы точно никогда… – едва ли не одними губами прошептал я.

Но слух пассажира с газетой оказался острее, чем мне бы хотелось.

– Это просто страх или убеждение?

– Знаете, – я начал потихоньку кипятиться, – когда живёшь достаточно долго, начинаешь понимать, что вокруг и так слишком много смертей!

– Ну а если бы всё же пришлось выбирать? – и газета сложилась сама собой. – Жизнь или смерть?

– Мне бы не хотелось вот прямо сейчас….

– Ну, напрягитесь же!

– Жизнь, – сдался я, втайне надеясь, что мой экзекутор удовлетворится ответом и отстанет, а я, наконец, спокойно позавтракаю.

Тщетные надежды…

– Так просто? Безо всяких «если»?

У меня появилось стойкое ощущение, что, сев в этот проклятый, должно быть, вагон, я сам себя сервировал на завтрак голодному до пыток сомнительными шарадами незнакомцу.

– Простые ответы самые честные, – стараясь скрыть раздражение, ответил я.

– Тогда я усложню вам задачу. Жизнь одного в обмен на жизни многих. Может ли ценность одной человеческой жизни перевесить ценность существования, к примеру, целого народа?

– Не хотелось бы очутиться перед таким выбором…

Я казался сам себе бесхребетным моллюском, улиткой, безуспешно пытающейся улизнуть с тарелки гурмана-садиста. А тот снова вонзил в меня острый, как вилка, взгляд и не отпускал.

– Нет, скорее всего, – желая избавиться от «вилки», вынужден был ответить я. – Да и не существует таких весов, чтобы верно определить подобное соотношение. Оно и к лучшему, я думаю: ну кому из людей можно доверить роль судьи в таком вопросе? Разве что сам Бог, лично…

– Ну, Богу Богово, а в чём для вас – лично – состоит ценность жизни?

– Я думаю, жизнь ценна сама по себе.

– Вы гуманист?

– Никогда не думал о себе в таком ключе.

– А если подумать? Не о себе – о сопоставимости жизни одного и жизней многих? Предположим, появилась личность, обладающая непререкаемым духовным авторитетом и потому значимая для судьбы всего мира настолько, что, встав на гипотетические весы с остальным человечеством, уравновесит чаши. И вот в чём вопрос…

– Кто-то вроде… мессии?

Пожалуй, улитка, окажись она на моём месте, выкатила бы в недоумении глаза.

– Вроде… – с некоторой неохотой кивнул мой попутчик. – Кстати говоря, как считаете, имеет ли моральное право он, такой, какой есть… каким стал, пройдя перепетии жизни, – ведь он лишь человек, пусть и мессия, – ориентируясь лишь на своё видение истины, задать вектор духовному развитию всего человечества? Тем более сам понимая, что, являясь именно таким, он заведёт, возможно, совсем не туда, куда надо бы. Пусть он искренне и бескорыстно желает блага, однако, хочет того или нет, поступает соответственно своему внутреннему наполнению, которое… которое… хм-м… отнюдь не однозначно. Так что ему делать? Встать во главе (потому что больше-то и некому, а время уходит – катастрофа близка, если ничего не предпринять) или самоустраниться и оставить всё на волю судьбы – Бога, если хотите? И наблюдать за творящимся вокруг, терзаясь, что мог бы не допустить, предотвратить, исправить? – попутчик ещё сильнее насупил и без того скомкавшиеся над переносицей брови. – И будет ли правильным – справедливым – помочь ему устраниться? Или наоборот – помешать… Если к тому же и сам абсолютно не представляешь, в чём принципиальная ценность жизни и содержимое которой из чаш ценнее?

Пассажир скривился, как от занывшей старой раны. В эту минуту он, похоже, забыл обо мне. А я… мне почему-то стало его немного жаль.

– Пожалуй, здесь кроется чрезвычайно плодотворная почва для сомнений, на мой скромный взгляд, – сказал я. – Может быть, даже непреодолимых сомнений.

– Сомнения… Они всегда были, что ни говори… Никакой ясности… В одиночку, если не стеснять себя во времени, вряд ли под силу решить этот вопрос…

– А поспешное решение делает ошибку непоправимой, – покивал я.

– Вы правильно поняли, – качнул он головой в ответ.