Лжепророк

Ну, а посреди ослепительного ореола, в нескольких ярдах над головами изумленных бунтовщиков, появился он, златоблещущий Пророк на сверкающей алмазной колеснице, запряженной парой крылатых коней. Юный красавец был облачен для битвы – закован в блестящие латы и препоясан драгоценным мечом, столь остро наточенным, что клинок мог рассечь даже сам воздух.

Натянув вожжи, Пророк остановил колесницу в нескольких футах от земли и свысока обвел взглядом воинство эдиремов.

– Заблудшие чада мои, – со скорбной улыбкой на губах заговорил он. – Вас словно бы совлекли с пути истинного сами демоны…

За спиной Ульдиссиана звучно всхлипнули. Услышав это, Диомедов сын поспешил ободряюще коснуться мыслью разума каждого из приверженцев.

Сойдя с тут же исчезнувшей колесницы, Инарий неторопливо, словно бы по невидимой лестнице, спустился на землю. Свет за его спиной засиял ослепительней прежнего.

– Пусть те, кто стремится снискать прощение, преклонят предо мною колени, – велел Инарий.

– Стоять! – безмолвно взревел Ульдиссиан, памятуя о том, что даже самые безобидные слова в устах ангела способны склонять к беспрекословному повиновению.

Уверенности в успехе он отнюдь не испытывал, однако на лице Инария отразилось разочарование, заметно воодушевившее смертного.

– Как много неверных… как же здесь много неверных…

Сложив руки «домиком» перед грудью, Пророк сокрушенно покачал головой.

– Слишком, слишком уж много неверных. Мир сей нуждается в очищении.

С этим он вновь развернул ладони вперед, и Ульдиссиана со всеми его эдиремами накрыла тугая, упругая волна ослепительно-белой энергии.

* * *

– Мендельн! – крикнул Ахилий. – Ты… должен… остановить его!

Но как Ульдиссианов брат ни старался подняться, тело упорно не слушалось. Должно быть, в удар по темени Малик вложил и магию – теперь это было ясно, как день. Путающиеся мысли, слабость – все это отнюдь не случайность.

Зарычав от натуги, Малик вырвал из пальцев Ахилия руку с кристаллом и, не теряя времени, прижал ладонь к боку лучника.

Прекрасно знавший, что из этого выйдет, Мендельн невольно ахнул, с трудом поднялся на ноги, но помешать подлой затее верховного жреца, разумеется, не успел.

Однако Малик с Ахилием попросту замерли, глядя друг другу в глаза.

– Не может быть! – с яростью, с нешуточным недоумением взревел «Йонас». – Мне не овладеть твоим телом и жизни тебя не лишить!

– В этом твой повелитель… Люцион… опередил тебя, – буркнул в ответ Ахилий. – Нет… нет во мне… больше жизни… ублюдок!

– Тогда от тебя можно избавиться как-то иначе!

Собрав последние силы, Мендельн прыгнул к борющимся и врезался в спину Малика в тот самый миг, как тот пробормотал нечто, заставившее багровый камешек вспыхнуть ярким огнем.

Ахилий рухнул, точно сраженный молнией, но, падая, выдернул из руки Малика костяной кинжал. Ульдиссианов брат с Маликом врезались в импровизированный курган, который загремел и пошатнулся.

Пальцы Малика крепко, клещами впились в горло, и Мендельн сделал единственное, что пришло в голову – швырнул в лицо врагу горсть земли.

Верховный жрец мучительно закашлялся, так как большая часть земли угодила прямиком в рот и в ноздри, но хватки, увы, почти не ослабил.

Почти… но этой-то малости и оказалось довольно, чтоб Мендельн сумел хоть немного собраться с мыслями. Пальцы духа сжимали горло так, что ни слова не выговоришь, и потому Мендельн сосредоточился кое на чем другом. Трюк этот был не нов, однако помочь вполне мог. Только бы на сей раз получилось…

Костяной кинжал сам собой появился в левой ладони.

Взмолившись о том, чтобы с первого раза поразить что-либо, для Малика жизненно важное, Мендельн вонзил оружие в некогда принадлежавшее Йонасу тело. К несчастью, Малик сумел отвести удар, и острие кинжала, направленное в грудь, ушло много ниже.

Конечно, совсем пустяковой подобная рана верховному жрецу не покажется, но и прикончить его не прикончит, это уж наверняка…

Однако, как только клинок коснулся тела, призрак неистово взвыл – правду сказать, столь неистово, что Мендельну поневоле пришлось, выпустив рукоять кинжала, зажать ладонями уши. Вырвавшийся изо рта «Йонаса», точно шквал ураганного ветра, оглушительный вой крепко ударил Мендельна в грудь.

Несмотря на кинжал, глубоко вошедший в живот, Малик ухитрился подняться, однако все это время продолжал выть от невыносимой муки. Лицо Йонаса словно бы превратилось в жуткую, карикатурную маску, глаза вылезли из орбит, а рот сделался зияющей дырой, способной проглотить младенца, и мало-помалу разевался все шире и шире.

Выпученные глаза с яростью взирали на костяной клинок. Из раны сочилась густая кровь. На взгляд Мендельна, рана была вовсе не смертельна, но вскоре он понял, что происходит. Губительной для врага оказалась вовсе не рана, а сам кинжал: волшебство клинка медленно, но верно пожирало злобного духа.