Лжедмитрий

Во всём Остроге, во всём Киевском воеводстве, пожалуй, не осталось уже человека, который помнил эту землю ещё без власти над нею князя Константина. Всем обывателям воеводства он казался живущим вечно. О его библейском долголетии в народе ходили сказки. Старые люди всерьёз уверяли: сколько они себя помнят, — а прожили на свете немало! — так вот, сколько они себя помнят — князь Константин всегда был стариком. Стало быть, он прожил на свете не один век. В том никто никого не разуверял. Наоборот, мнение о чудесном долголетии князя, об особом небесном покровительстве ему, всячески поддерживалось.

— Говори, — повелел князь сыну. — Что ещё надумали в Кракове? Что ответили сенаторы на опросные листы молодого короля?

Князь Януш не удивился тому, что отец называет молодым короля, который сидит на престоле уже два десятка лет, короля, которому перевалило за сорок. С высоты почтенного возраста такое временное расстояние, как двадцать или даже сорок лет, почти ничего не значит.

— Трудно сказать, отец, — отвечал князь Януш, усаживаясь в кресло, пододвинутое пахолками к самой кровати. — Никто, кроме короля, не может дать на то ответа. Однако король уже принял московского царевича во дворце. Правда, принял неофициально. В присутствии Рангони и ещё нескольких доверенных лиц. Что говорилось — точно не известно. Но в ответ на речь царевича он наградил его подарками.

Старый князь долго молчал, соображая.

— Нити опять тянутся к Риму, — сказал он глуше обычного. — Этого, впрочем, и следовало ожидать. Это предсказывал канцлер Замойский. Редко доходят от него послания. Но если получаю, так это значит, что в государстве совершается что-то необычное. Или что-то очень важное. Последнее послание было, помнится, когда он уговаривал меня выступить за поддержание мира с Москвою. За то, чтобы утвердить соглашения, подписанные в Москве Львом Сапегою. И вот в новом послании он убеждает меня поддержать этот мир, потому что мирным отношениям с Москвою угрожают действия людей, подобных князьям Вишневецким. А я никогда и не придерживался иного мнения.

— Но этого сейчас мало, отец, — сказал князь Януш. — Полагаю, злодей примется собирать собственное войско. Ему дадут для начала необходимые средства. А король не будет чинить препятствий. Нам следует предотвратить его выступление из пределов киевского воеводства.

— Хорошо бы, — отвечал старый князь. — На это подстрекают меня также из Москвы.

— Из Москвы?

Старый князь указал рукою на шкатулку у изголовья:

— Возьми и прочти. Послание Патриарха Московского Иова. Доставлено таинственными ночными посланцами.

Князь Януш развернул слежавшуюся бумагу, прочитал.

— И что же ты ответил, отец? — спросил он.

— Ничего, — выдохнул старый князь. — Мне нечего отвечать. Уже не в первый раз оказываюсь в таком положении, что вынужден либо ничего не отвечать, либо врать. Я превращаюсь в последователя Макиавелли. И с этим трудно что-либо поделать.

Князь Януш понимающе промолчал. Отец ничего не отписал на королевский запрос по поводу предполагаемого московского царевича. Дескать, он ничего о том не слышал. Будто и не было у него разговора с молодым проходимцем в этом вот кабинете. Но ведь он сам рассказывал, что расстрига, надеясь найти поддержку, безо всяких обиняков заявил: «Я хочу усесться на отцовский престол!» Князь-отец, по его собственным словам, не дал молодцу больше ничего добавить, но приказал удалиться не только из дворца — из Острога вообще!

А как переживал отец переход на сторону самозванца бывшего своего сотника Андрея Валигуры! Молодой бакаляр подавал большие надежды в академии. Чем обольстил его проходимец?

— У нас достаточно сил, — напомнил князь Януш. — Хоть сегодня могу выставить три тысячи воинов. Этого достаточно, чтобы не выпустить негодяя отсюда.

— Что же, собирай, — соглашался старик. — Но не предпринимай решительных действий. Помни: за его спиною князья Вишневецкие, Мнишек, Зебжидовский... Никому не известно, сколько войска удастся ему собрать. Сколько наберётся таких людей, как Андрей Валигура, которые пойдут за ним без надежды на вознаграждение.

Князь Януш предполагал, что упоминание о Валигуре снова вызовет поток отцовского гнева, однако этого не последовало. Очевидно, старик уже смирился с горькой для себя потерею.

Старый князь помолчал, пожевал губами и добавил:

— А дела в Москве, насколько мне известно, идут так, что если бы в самом деле это был настоящий царевич, и тогда бы нам не следовало пускать его в Московию... Это к добру не приведёт...

— Да! Да!

Князь Януш уже прикидывал, какие распоряжения следует отдавать немедленно.

25

Это походило на шахматные сражения.

Сражения разгорались каждый раз, и притом каждый раз они вспыхивали мгновенно, стоило собеседникам встретиться в просторном кабинете с высокими стрельчатыми окнами, на стенах которого висят потемневшие портреты прежних польских королей и выразительные фламандские пейзажи, которые с течением времени становятся всё новее и правдоподобней.

Рангони так и сказал:

— Ваше королевское величество! Нам приходится снова разыгрывать одну и ту же партию в шахматы!