Князь Голицын, однако, к письму канцлера Сапеги особой радости не выразил и купца Витта встретил холодно. Холопа, зажигавшего свечи, прогнал из горницы и, едва тот очутился за порогом, развернул пергаментный лист. Писал литовский канцлер: «…и твою просьбу, князь Василий, и просьбу иных бояр, какие Годуновым недовольны, король Сигизмунд и я исполнили. Человека, вами к нам посланного, мы приняли и поддержали. А вам, бояре, после Годунова нам в Смоленске и прочих землях не перечить, памятуя нашу вам помощь…»
«Предерзко написал литвин, — сказал сам себе Голицын и тут же решил: — А иного и ожидать нельзя было. Шляхта того и поплелась за Отрепьевым, что на русские земли зарится. Ну да нам бы Бориску свалить».
Взор князя Василия вдруг остановился на немце. Брови поднялись недоуменно.
— Или мало я тебя одарил в том разе, что еще дожидаешься?
Витт попятился. Позабыв русский, затараторил по-немецки:
— Нейн, нейн…
— Ладно, погоди, — перебил его Голицын. Достав из кожаного кошеля горсть серебряных монет, высыпал купцу в ладень. — Только, чур, онемей навеки.
— О, майн гот!
— Загогал ужо, — сморщился князь. — Уходи, ко сну пора…
На другой день холоп, помогавший Голицыну облачаться, рассказал:
— Вечор тати за двором немецкого купца убили. Того, княже, коий тебя навещал.
Охнул Голицын.
— Спаси Бог! — Перекрестился, вздохнул облегченно. Мертвый слова не вымолвит. И на дыбе у Семки Годунова смолчит.
Самозванец с поляками да боярами-переметами отдыхал в Севске. И хоть этот городок в трех десятках верст от Добрыничей, Отрепьев знал, что Мстиславский напасть побоится — годуновский воевода трусливый.
Шляхтичи бражничали после первой победы, горожан грабили. Хотел было Отрепьев унять их, да паны вельможные его и признавать отказались. Ко всему прослышала шляхта, будто король Сигизмунд сейм готовит. Стал воевода Мнишек с панами собираться в Польшу, потребовали у Григория денег. Отказал Отрепьев, да еще и попрекнул шляхтичей: «Вы уговор рушите, слово не держите».
Обиделись паны, назвали Григория Отрепьева вором, да еще пригрозили: «Если не дашь злотых, все от тебя отъедем!»
Подняли паны вельможные смуту — одни за Отрепьева ратуют, другие домой тянут. На базарной площади Севска собрались, бранятся. Отрепьев приехал к шляхтичам не один, с сотней казаков. Оделся богато, поверх брони шуба соболья внакидку. Пускай зрят паны да соображают. Не слезая с седла, въехал в круг, спросил строго:
— Из-за чего страсти, панове?
Юрий Мнишек рта не успел раскрыть, как опередили, завопили паны вельможные:
— Плати злотые, пес!
Отрепьев руку в кожаной рукавице поднял, оборвал крикунов:
— Деньги в Москве, как и обещал!
Тут шляхтичи, державшие сторону самозванца, зашумели:
— Отступники! Не давай им злотых, царевич!
И снова Григорий голос подал:
— Клятвенно заверяю всех, одарю щедро, когда на царство сяду!
Краснощекий пан поднялся в стременах, наклонился к Отрепьеву, крикнул:
— Чтоб тебя на кол посадили, а не на трон!
Григорий не сдержался да кулаком пану в зубы и тронул коня. Лихой гайдук успел с Отрепьева сорвать шубу с плеч и под смех шляхтичей затесаться в толпе. Побагровел Отрепьев, схватился за саблю, а казаки пики наперевес, повернули коней на шляхтичей.
Быть бы в войске самозванца побоищу, если бы Григорий Отрепьев не опомнился.
На другой день Мнишек, а с ним многие другие вельможные паны со своими гайдуками покинули самозванца, отправились в Польшу. Остались с Лжедмитрием полторы тысячи шляхтичей. Вместо Мнишека избрали паны в гетманы усатого и толстого Дворжицкого.
Отъезд Юрия Мнишека опечалил Отрепьева ненадолго. Вскоре прибыли в Севск двенадцать тысяч казаков.
Глава 6
С обозом и челядью приехали князья Шуйский и Голицын в Добрыничи. В ратном деле они неуки, отродясь такое многолюдное войско не водили, да и не упомнят, когда в броне хаживали. А тут Годунов на них этакий хомут надел.
Не успели князья в Добрыничах обжиться, как слух пополз: Лжедимитрий снова зашевелился.
Собрали Шуйский с Голицыным воевод совет держать. Позже всех явился Михайло Борисыч Шеин, ведавший огневым нарядом.
В горнице тесно, шумно. Щурил Шуйский и без того маленькие глазки, то на одного поглядывал, то на другого.
— У вора конников множество, легко ходит, — переговариваются полковники.
— Нам из Добрыничей не след двигаться, а то на пути, как в прошлом разе, перехватит, и изготовиться не успеем.
Стрелецкий голова вставил:
— Самозванец конными богат, а на пушки нищ.
— Истину глаголешь, — поддержал его боярин Шеин. — У нас не как у вора, рушниц и тюфяков[26], разных пушек вдосталь, встретим самозванца огневым боем.
Голицын рта не раскрывал, слушал.
Вошел княжий челядин. От порога сказал: