Читаем Лжедимитрий полностью

И вот он настраивает свою бандуру, внимательно прислушиваясь чутким ухом к нестройному говору струн, из которых он должен извлечь те плачущие ноты, ту тоскливую мелодию и те дорогие образы, коими уже столько лет питается, и плачет, и живёт этими сладкими слезами прошлого его старое, но всё ещё не уснувшее казацкое сердце. Всё стройней и стройней становится перебойчатый говор струн, всё плавнее и плавнее делается их тренькание. На минуту он останавливается, и потом несколько хриплым, дрожащим, но глубоко симпатичным голосом начинает протяжный, плачущий речитатив:

Ой то не пыли пылили,Не туманы уставали, —То из земли турецькои,Да из виры бусурменськои,Из города из Озова, из тяжкой неволиТри братика втикали.Два кинных, третий пиший пишениця,Як бы той чужий чужениця,За кинными бижить-пидбигае,На сыре корин ня, на биле каминняНижки свои козяцкии посикае, кровью слиды заливае.До кинных братив добигае,За стремена хватае,Словами промовляе:«Станьте вы, братця! коней попасите, мене подождите,С собою возьмите, до городив христьянських хоч мало пидвезите…Нехай же я буду знати,Куды в городы христьянськи до отця-матери дохождати».

Разбитый, надтреснувший, но горько плачущий голос умолкает — одна бандура плачет-заливается... И откуда берёт она столько надрывающего чувства, хоть так просты её звуки, так детски проста мелодия!

Всё замерло, слушая этот плач. Даже дети присмирели — готовы, кажется, разреветься...

— Катруню, голубко, — слышится где-то сдержанный шёпот.

— Та ну бо, Максиме, не рушь мене, — слышится протестующий женский голос.

— О, яка бо ты...

А кобзарь продолжает:

«И ти браты тее зачували,Словами промовляли:«Ой братику наш менший, милый,Як голубойько сивый!Ой та мы сами не втечемоИ тебе не ввеземо:Бо из города Озова буде погоня вставати,Тебе пишого на тёрнах та в байраках минати,А нас кинных буде доганяти,Зтриляти-рубати,Або живых в полон завертати.А як жив-здоров будешь,Сам у землю християнську увийдешь».

И опять перерыв. Голос умолкает — дух захватывает у старого кобзаря, только бандура не умолкает, как бы заставляя ещё глубже вдуматься, вчувствоваться в то, что сейчас выплакано было голосом, словами...

И слушатели напряжённо ждут, что же дальше будет с этим бедным младшим братом?.. Бандура не говорит, а только подготовляет к чему-то печальному, глубоко горестному... Не слышно и шёпота Максима, и Катруни не слышно — слышится лишь что-то очень горькое в звуках, в воздухе...

«И тее промовляли,Видтиль побигали,А менший брат, пиша-пишаниця.За кинными братами вганяе,Кони за стремена хватае,Словами промовляе,Стремена слезами обливае:«Братики мои ридненьки,Голубоньки сизеньки!Коли ж мене, братия, не хочете ждати,Хоч одно ж вы милосердие майте:Назад коней завертайте,Из пихов шабли выймавте,Мини с плич голову здиймайте,Тило моё порубайте,В чистим полю поховайте,Звиру та птици на поталу не дайте!»

И снова плачет одна бандура, и чем дальше, тем страстнее этот плач, тем горестнее качается в такт игры сивая голова бандуриста...

— Ох, матинко! — слышится женский стон.

Дивчата плачут, тихо утирая слёзы шитыми рукавами — то один, то другой рукав поднимется к молодому лицу и опустится... Не выдержал и пузатый мальчуган, заревел.

— Чого ты, Хведирец, плачешь? — спрашивает белокурая дивчина с голубой лентой на голове.

— Жалко...

— Кого жалко?

— Он того — дидушку...

А дедушка всё качается да тренькает. И чёрт его знает, откуда что берётся у этого хилого старикашки, у этой затасканной бандуренки! Так вот и режет, и тянет душу, так и поливает слезами, захватывает горло невольным стоном.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза