Лже-Петр - царь московитов

Когда в подвале здания суда появились слуги правосудия, они, к своему изумлению, не обнаружили странного заключенного, возомнившего себя русским царем. Конечно, никто из судей не посмел бы даже на мгновение допустить мысль, что такой аккуратный в ведении протоколов, послушный, как большая часть немцев, и благовоспитанный секретарь Гаспар Баум мог поспособствовать побегу бродяги и, очевидно, колдуна. Поэтому Штедингер, допуская неделикатность по отношению к председателю, сказал с раздражением, когда они вошли в зал судебных заседаний:

- Вся беда заключается в том, милейший господин Рихтель, что вы излишне милосердны к слугам дьявола. Разве, давая распоряжение оставить колдуну воды, вы не знали, что прислужники Сатаны обладают способностью бежать из тюрем, нырнув в посудину?

Но Рихтель, успевший прекрасно пообедать и даже недолго соснуть, в глубине души ненавидевший допросы с пристрастием и казни, исполнявший должность председателя суда лишь потому, что она приносила неплохой доход, не веривший ни в дьявола, ни в Бога, только махнул рукой и полез под мантию, чтобы вытащить костяную зубочистку, а потом извлечь кусочек жареной индейки, что застрял между зубов.

8

СНАРУЖИ - ЦАРЬ, А ИЗНУТРИ - МАЙОР

Кончалась первая неделя правления в Москве царя, носившего имя "Петр", но бывшего в действительности совсем другим человеком, и лишь трое в русской столице знали правду: Лефорт, царица Евдокия и шведский резидент. И никому из них не было резона срывать печати с тайны - Лефорт был в случае*, чувствовал себя куда могущественней, чем даже Ромодановский или Тихон Стрешнев. Евдокия не могла нарадоваться, встречая в своей опочивальне горячего мужчину, страстно ласкавшего её, говорившего ей нежные слова. Все разговоры, слухи о том, что из-за границы вернулся не настоящий государь, а иноземец, ей были безразличны. Брошенная мужем в последние два года, она торжествовала, прекрасно зная, что и в тереме, и на Кукуе, и в посаде - во всей Москве прекрасно знают, что от немцев государь вернулся совсем другим, что он не ходит к Анне Монс и голубит лишь её, царицу Евдокию, мать наследника престола.

Резидент же шведский, Книпер-Крон, знал правду тоже и в душе своей посмеивался, видя, как кланяются майору Шенбергу бояре, дворяне, священники, весь русский люд. Он был в восторге хотя бы потому, что сам принадлежал к народу, сумевшему так ловко облапошить русских. Потомок древних викингов, титулованный дворянин, он любую удачу шведов воспринимал как свою собственную, будто в каждом случае успеха выступал в роли чуть ли не короля, риксдага или самой Швеции в целом. И когда с гонцом из Стокгольма ему привезли новые инструкции, как следует вести себя с "царем Петром", Книпер-Крон, изучив их досконально, признал в который раз высокие достоинства ума советников его монарха.

...Гнедой скакун шел под Лже-Петром резво. Царь, облаченный в расшитый терлик, в атласном, с отворотами в разрез колпаке, заломленном на затылок, ехал в государевы охотничьи угодья за Клязьму. Шесть дней на престоле пошли ему в прок - освоился, приноровился, на всех глядел с отеческим снисхождением, потому что уверился в том, что никто не изобличит его как самозванца. Первый страх миновал, а потом уж стал жить, выполняя приказ Стокгольма: править в Москве "по-прежнему". Но не только приказа слушался Лже-Петр - слишком приятным казался майору королевского флота такой образ жизни. Все повиновалось ему, и повиновалось, как видел он, с радостью больше никто в Москве не шептал об Антихристе и все лишь славили Петра за желание жить по-старому.

Еще в первый день своей московской жизни хотел Лже-Петр порадовать себя и приближенных большой государевой охотой, но не вышло: оказалось, что ещё при правлении Петрова брата, Федора Алексеевича, охота стала приходить в упадок, покуда же царили Петр и Иоанн, эта государева забава совершенно захирела. Правда, при Конюшенном приказе, как бы про всякий случай, ещё держали сокольников, кречетников, ястребятников, ловчих, рогатников, псовников, медвежатников, конных

* "Быть в случае" - быть фаворитом. - Прим. автора.

псарей и трубников, выездная их одежда хранилась в сундуках, береглась и сбруя конская, а в палате Оружейной можно было бы сыскать немалое количество отличных карабинов, штуцеров, пистолей, охотничьих кинжалов, даже самострелов с прекрасным боем, но забвение охоты сказалось: трудно было созвать охоту скоро, главным же было то, что поиздохли, поразлетались, поизленились ловчие птицы, каковые ещё лет десять назад в исправности содержались в обширных клетях Конюшенного приказа.

Но бояре радовались внезапно появившейся государевой прыти. "Вона, говорили, - вернулся от немцев не немец вовсе, а государь наш. Даром что ли сказал, что править по-старому решился. Собрался на соколиную охоту? Ну, так нужно будет соколов да кречетов ему сыскать, чтобы поиграло, повеселилось сердце Петра Лексеича, авось и нам от оной резвости прибыток будет".