Лже-Петр - царь московитов

- Что ж, кровь ещё не разрушает общего правила, господа судьи. Черт коварен, хитер, и многоразличны способы, коими он защищает своих подопечных. Вот и сейчас он рядом с нами, он-то и выдавил кровь из тела этого колдуна. Нужна настоящая пытка, причем с самого начала по самым высоким степеням. Я настаиваю на пытке!

Петр, плохо понимавший быструю речь Штедингера, догадался-таки, что говорит ему молодой борец с дьявольскими кознями. Косным от ненависти и ярости языком, путая немецкие слова, он заговорил:

- Не берите грех на душу, судьи! Я - русский государь, царь Петр, и если на Руси узнают, что вы мучили их государя, помазанника Божьего, не сносить вам головы, не избежать войны! Виданное ли дело, царя пытать?!

Старшие судьи будто сомневались в чем-то, а секретарь, записывавший слова Петра, все чаще отрывался от листа бумаги и изучающе вглядывался в лицо связанного, раздетого донага мужчины. Нет, он не был из числа тех, кто сочувствовал подозреваемым в колдовстве. Часто присутствуя на допросах и пытках, видя кровь ни в чем не повинных, порой совсем детей, слыша их стоны и вопли, треск ломаемых костей, хруст выворачиваемых на дыбе суставов, он, несмотря на молодость, сумел облечь свое сердце железным панцирем бесчувствия. Человек же, называвший себя царем, интересовал его совсем по другой причине.

- Говорите, необходима пытка? - доставая из-под мантии часы, хранившиеся в кармане камзола, с зевком спросил упитанный судья. - Да, я не против пытки, только, милый Штедингер, приближается обеденное время, а мой расстроенный желудок требует точности в приеме пищи. Вечером и займемся. Пусть бродягу отведут вниз да бросят ему кусок хлеба и дадут воды. Ведь мы не какие-нибудь варвары, жаждущие крови ради крови. Мы действуем во благо Евангелия и Животворящего Креста, и покуда вина подозреваемого в служении дьяволу не доказана, должны обходиться с ним милосердно.

Рьяный борец с дьявольскими кознями Штедингер был недоволен решением председателя суда, которого считал недостаточно стойким ненавистником колдунов и ведьм, но промолчал. Петра развязали, велели одеться и под охраной четырех солдат препроводили в подземелье, куда он был брошен, избитый прикладами ружей, три дня назад. Сырой, вонючий подвал встретил его могильным мраком, и тяжелая, обитая железными полосами дверь со скрипом захлопнулась за ним.

Сидя на охапке гнилой соломы, слыша писк крыс, шнырявших по углам, звон падающих с потолка капель, Петр вдруг горько заплакал, но не от жалости к себе, потому что чувствовал вмешательство во все события последних месяцев Провидения, а Божий промысел он привык считать всегда благим. Петр плакал, вспоминая пирушки у Лефорта, у торговца Монса, вспоминая лица дорогих приятелей из немецкой слободы, дорогую Анну Монс.

"Неужто все немцы притворялись, лукаво врали мне тогда, прикидывались добряками? Они обольстили меня своим гостеприимством, лаской, отличным пивом и вкусной колбасой, простыми, свободными манерами, политесом, умными, приятными речами. Я, видно, обманулся, если возжелал сделать русских причесанными, умненькими немцами, они же, оказалось, провели меня сотнями, тысячами своих казнят, обрекают на мучительство, не жалея и младенцев. Лютер у них заместо Бога, а Лютер, говорят, сам в черта больше, чем в Бога верил - чернильницей в него бросался. А меня за что на пытку обрекли? За ребенка на площади вступился!"

Вдруг заскрежетало железо - кто-то отодвинул засовы. Свет на мгновенье ворвался в темноту подвала и исчез. Застучали по ступеням башмаки, и Петр услышал чей-то голос:

- Государь, поднимайтесь, поднимайтесь! Я пришел, чтобы вывести вас отсюда. Я - секретарь суда, вы видели меня. Спешите, скоро вернутся судьи.

- Откуда ты знаешь, что я... государь? - не мог поверить Петр.

- Я узнал вас, у меня есть ваш гравированный портрет. К тому же я слышал, что вы работали в Голландии, как обыкновенный плотник. Не знаю, как вы оказались в Кольберге, что с вами приключилось, но верю, что вы прирожденный царь Московии. Бегите из города! Если вас настигнет погоня, то уж костра вам не избежать. Я знаю, что вы любили немцев, так пусть же, если вы вернете себе корону, ваша любовь распространится и на простого судейского секретаря из Кольберга. Мое имя - Гаспар Баум. Теперь же поднимайтесь на ноги, я выведу вас из тюрьмы.

По известным лишь ему одному закоулкам здания суда, построенного ещё триста лет назад, хранившего в своих стенах память о тысячах милосердных приговоров, обеспечивших заблудшим христианским душам очищение спасительным огнем, Гаспар Баум вывел Петра на улицу, и помазанник, горячо обняв молодого человека, скрылся в ближайшем переулке.