Лунный зверь

Долгое время ничего не происходило. У него не было другой цели, только оставаться там, где он находился. Он не помнил ни о чем; у него не было ни малейшего представления о движении. Он лежал, уставившись в потолок, выкрашенный в голубой цвет. Не самый яркий объект в его вселенной, и поэтому через некоторое время его взгляд переместился к окну, сквозь которое лился ослепительный свет.

Подобно ребенку, зачарованному блестящей игрушкой, он поднял руку и протянул ее в сторону окна. Рука встретила пустоту. Внезапно это потеряло значение, потому что его интересовала вытянутая вперед рука. Он вдруг осознал, что она — часть его тела. В тот момент, когда он оставил свою инстинктивную попытку дотянуться до окна, мышцы, поддерживающие руку в воздухе, начали расслабляться. Рука рухнула на кровать. И, поскольку его взгляд проследовал за этим неуклюжим падением, он смог теперь наконец-то осознать, что лежит в постели. И, полупривстав, он стал осматривать кровать, когда его внимание привлекли звуки шагов.

Звуки приближались, но он нисколько не удивлялся этому. Они просто отдавались в его ушах, такие же нормальные, как и вокруг него. Разница была в том, что он внезапно мысленно как бы разделился на две части. Одна оставалась в постели. Другая глядела на мир глазами человека, который шел по соседней комнате к двери в спальню.

Он знал, что это другое существо — какой-то мужчина — и что эта дверь в спальню и акт ходьбы были для второй части его разума обычными реалиями жизни. Тот, второй, разум тоже знал об этих вещах; и настолько быстрым и впитывающим оказался его собственный мозг, что, когда открылась дверь, он свесил ноги с кровати и сказал:

— Пожалуйста, принеси мне одежду, Петерс.

Сознание Петерса восприняло это требование с полной покорностью. Он вышел, и перед глазами Пендрейка возникла доставляющая удовлетворение мысленная картина человека, роющегося в платяном шкафу. Петерс вернулся, но остановился в дверях, несколько раз мигнув, когда ему в голову пришла новая мысль. Глаза коротышки в рубашке сверкнули поверх груды одежды.

— О Господи, — воскликнул он глуповато, — Билл, тебе же нельзя вставать. Ты ведь еще полчаса назад был без сознания, когда мы поймали здесь эту даму. — Он заботливо добавил: — Я позову дока и принесу тебе горячего супчика. После того как ты вытащил нас из камеры смертников, мы не хотим подвергать твою жизнь какому-либо риску. Пожалуйста, отправляйся-ка ты обратно в кроватку.

Пендрейк, наблюдая, как Петерс раскладывает одежду на стуле, колебался. Этот аргумент казался разумным, и все же почему-то он испытывал неуверенность. Прошло несколько секунд, но он по-прежнему не мог определить, что же смущает его. Наконец его нерешительность прошла. Он сунул ноги обратно под одеяло и сказал:

— Быть может, вы в чем-то правы. Но то, что эта женщина была схвачена прямо в этой комнате, заставляет меня задуматься, действительно ли надежно наше укрытие.

Он замолчал, нахмурив брови. Внезапно Пендрейка осенило: его ничто не тревожило до появления Петерса, да и его умственное состояние в самом начале было… каким же оно было? Эта мысль заставила его обратиться к воспоминаниям, к тому моменту, когда он пришел в себя. До чего же все-таки сложно представить себя таким, каким же он был в то первый миг, когда его мозг был чистым как белый лист бумаги. А потом мгновенное погружение в разум Петерса со всеми его страхами и эмоциональной незрелостью. Но самым удивительным было то, что он взял из разума Петерса только продукт его работы и знания. Больше ничего. Ничего, что касалось бы его самого.

Он посмотрел на этого человека. Во время глубокого, хотя и быстрого исследования он впитал в себя всю память Петерса и мысленно прошелся по жизненному пути пухлого мальчика, мечтающего стать механиком. Не было решительно никаких причин, почему Петерсу нужно было присоединиться к женоненавистникам во время митинга. Сама же картина избиения представлялась ему смутно, а последовавший вслед за этим суд — каким-то кошмаром искривленных форм, наполненных таким ужасом, что ни одно изображение нельзя было четко понять. Ужас перерос в возбуждение, когда во время бегства его охватила надежда на спасение. И поэтому воспоминание с яркими подробностями того, каким образом за три дня до назначенной даты казни был осуществлен побег приговоренных, осталось в его памяти.

«Неужели все это сделал я?» — недоверчиво спросил себя Пендрейк.

Прошла минута, но этот кусочек памяти Петерса о прошедших событиях оставался постоянным. Он разобрал на части приемник, установленный в их камере, и, приспособив детали от приемников из других камер, собрал устройство, которое испускало бледный белый луч, пожирающий бетон и сталь, словно огонь бумагу. Охранник пронзительно закричал, когда автомат буквально рассыпался в его руках, следом исчезла и одежда. Это была чисто истерическая реакция, потому что бледный луч не причинил ему никакого вреда.