Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила

Затем наступила наша очередь. Утром мы ответили на первый залп вопросов, и теперь полиция спустилась на плато, где на вершине утеса чернели, как гнилые зубы, все еще лениво дымившиеся развалины дворца. С высоты, где мы сидели, был виден сад и посреди него – тихое озеро. Оно безмятежно поблескивало, как бриллиант в несгоревшей зеленой оправе. По всему плато, среди обугленных руин, как черви в разложившемся трупе, кишели проворные фигурки – видимо, мародеры, без особых трудностей поладив с полицией, рыскали в поисках добычи.

Я поерзала.

– Интересно, была бы тетушка рада узнать, что мы ее навещали?

– Насколько я помню старую ведьму, – холодно сказал Чарльз, – она пришла бы в восторг, если бы узнала, что сумела забрать с собой всю эту богадельню, и хохотала бы до слез, глядя, как мы с тобой мечемся вокруг озера вместе со стаей крыс и мышей. По крайней мере, ее борзые собачки придали завершению легенды приятный оттенок. Похоронный костер удался на славу. Теперь в Ливане старушку никогда не забудут.

– Похоже, в каждом из здешних домов останется сувенир-другой на память, – сухо заметила я. – А как же твои гончие псы Гавриила, Чарльз? Если кладовые не сгорели, может быть, они до сих пор стоят там.

– Вряд ли они пережили такой разгром. – Он кивком указал на пожарище. – Как бы то ни было, будь я проклят, если наперегонки с этими шакалами буду рыскать среди развалин. Когда-нибудь найду такую же пару статуэток и куплю в память о тетушке. Гляди-ка…

Мимо нас, пиная ногами консервную банку, промчалась ватага ребятишек, слишком маленьких, чтобы сидеть в классе или рыскать на пожарище. Они остановились поиграть в пыли под кладбищенской стеной. Рядом, крадучись, проползли, принюхиваясь в поисках объедков, две-три тощие собаки. Трехлетний мальчуган швырнул камнем в самого мелкого из псов. Тот привычно увернулся и спрятался позади ржавой канистры из-под бензина. Проковылял, раздувая грудь, в погоне за взъерошенной коричневой курочкой напыщенный грязно-белый петух.

– Всюду любовь, – заметил Чарльз. – Это напоминает мне, милая Кристи…

Я так и не узнала, о чем ему это напоминает, и не стала спрашивать. Обдав нас облаком выхлопных газов и взвизгнув тормозами, в пятидесяти ярдах от нас остановился автобус с туристами. Водитель развернулся в своем кресле, чтобы показать на развалины Дар-Ибрагима, и лишь потом выключил двигатель и спустился, чтобы распахнуть дверь. Наружу высыпали пассажиры-англичане. Они хорошо знали друг друга. Смеясь и болтая, они разбились на компании по двое-трое и направились к обрыву поглазеть на дымящиеся руины. Защелкали фотоаппараты. Я услышала, как водитель рассказывает кому-то собственную версию того, что случилось здесь прошлой ночью. Легенда обрастала подробностями.

Мы с Чарльзом молча прислушивались. Ребятишки, сначала спрятавшись при виде незнакомцев, медленно подтягивались обратно, пока наконец не сгрудились вокруг нас. Маленький лохматый пес, благодаря длинной взъерошенной шерсти похожий на поникшую хризантему, вылез из-за бензиновой канистры и пожирал жадными блестящими глазами печенье, которое жевала одна из туристок.

Ее подруга, дородная дама в широкополой соломенной шляпе и строгом костюме из джерси, опустила фотоаппарат и огляделась.

– Жаль, что для нас не нашли деревню попривлекательнее. – У нее был глубокий грудной голос типичной представительницы среднего класса. – Хотя мечеть довольно симпатичная. Интересно, они не будут возражать, если я их сфотографирую?

– Заплати им что-нибудь.

– Ой, да не стоят они того. Помнишь того типа с верблюдами в Баальбеке? До чего был уродлив! Этот, наверное, тоже может нагрубить. Взгляни, как он смотрит.

– Все они бездельники. Удивительно, что ей не приходится целыми днями гнуть спину в поле, чтобы прокормить детей. Посмотри на эту ораву, между ними не больше года разницы. Какая гадость. А он, если его отмыть, будет довольно симпатичным.

Только сейчас, почувствовав, что Чарльз вздрагивает от смеха, я поняла, о ком они говорят. На самом деле он был чист, настолько чист, насколько сумел отмыться с помощью холодной воды и целой тыквенной бутылки моющего средства «Омо», однако он не брился два дня и до сих пор был одет в грязные хлопчатобумажные штаны, подпоясанные дешевым ремнем с потрескавшейся позолотой, а рваная рубашка почти не прикрывала смуглую грудь. Мое платье хоть и высохло, но осталось грязным, а голые ноги были исцарапаны и покрыты синяками; моющее средство на них почти не подействовало. Купание в озере также не пошло на пользу моим сандалиям. Красная клетчатая куфия, которую вчера дал мне Чарльз, прикрывала то, что осталось от моей модной западной прически, а рубиновое кольцо тетушки Гарриет смотрелось на моей руке как последний крик моды с дешевой распродажи в «Вулвортсе».

Я открыла рот, но Чарльз шепнул:

– Не порти им удовольствия.

Женщины уже смотрели в другую сторону.

– Все равно не стоит тратить на них пленку, – продолжала худая туристка. – Есть места и покрасивее. Ой, смотри, они идут. Нам повезло увидеть такое зрелище! Как, говоришь, называется это место?