Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила

Не знаю, чего я ожидала, но, по-моему, Халида обязана была хоть как-то отреагировать на звонок – задрожать от страха, например, как прошлой ночью, или, во всяком случае, поторопиться с ответом на высокомерный призыв. Однако ничего подобного не произошло. И Летман, и Халида только подняли головы, но остались стоять на месте. Халида, как мне показалось, вздрогнула от неожиданности и что-то торопливо спросила у Джона Летмана. Он коротко ответил, она рассмеялась. Потом разразилась длинной речью на арабском, то и дело прерываемой смехом. Летман тоже начал смеяться. Собаки наконец перестали лаять. Затем Летман отстранил девушку, взмахнул рукой и кивнул, что, по-видимому, означало: «Лучше иди-ка». Не переставая смеяться, Халида изящным жестом приподняла руку, откинула у любовника со лба взъерошенные волосы, поцеловала его и неторопливо удалилась.

Я не двинулась с места. Я стояла у окна не шевелясь и в недоумении глядела ей вслед. Впервые после того, как Чарльз предложил тайком пробраться ночью во дворец, я всем сердцем обрадовалась этой безумной идее. Мне не терпелось поскорее рассказать ему обо всем, что я увидела.

На руке у Халиды красовался перстень с рубином тетушки Гарриет.

Я не могла ошибиться. Когда она протянула руку к волосам Джона Летмана, свет, падавший откуда-то из комнаты у него за спиной, ярко осветил драгоценный камень. К тому же, когда зазвенел колокольчик, она рассмеялась, и хоть и ушла на зов, но очень уж неторопливо.

Я смотрела вслед Халиде, покусывая губу. Перед глазами у меня возникла фантастическая картина вчерашней ночи: комната, залитая тусклым светом керосиновой лампы, древняя старуха, съежившаяся на кровати в ворохе шелков и шерстяных одеял; Халида хлопочет возле нее, то и дело бросая на меня обеспокоенный взгляд; Джон Летман у меня за спиной…

Летман вернулся в комнату, закрыв за собой дверь.

Я выждала минуты три, потом тихо спустилась по лестнице из галереи и отправилась обратно в гаремные покои.

Поначалу мне казалось, что альтернативный план Чарльза, достойный мыльной оперы, обречен на провал. С шести до семи, в последние краткие часы перед наступлением темноты, я обследовала аркаду на северном берегу озера. По-прежнему напуская на себя беззаботный вид, словно меня интересуют только красоты открывающегося за окнами пейзажа, я переходила от проема к проему, ощупывая решетки на окнах и проверяя, крепко ли держатся камни, в которые они заделаны. Все запоры оказались надежными – слишком надежными для того, чтобы у меня хватило сил их взломать. Единственное незарешеченное окно было задвинуто тяжелыми деревянными ставнями. Верно, то тут, то там отдельные прутья решетки были выломаны или погнуты, а кое-где они проржавели или выскользнули из замшелого камня; однако расстояние между прутьями едва достигало шести дюймов, и, чтобы в окно мог пролезть человек, потребовалось бы выломать половину решетки. Мне нигде не удалось обнаружить дыры, сквозь которую могло бы проникнуть существо более крупное, нежели кошка или очень маленькая и юркая собачонка.

Да даже если бы и нашлась такая дыра, с горечью подумала я, дивясь силе своего яростного разочарования, наверняка они придумали бы способ покрепче ее заделать. Мы с Чарльзом были настроены чересчур оптимистично. Дворец, если на то пошло, стоит на отшибе, вдали от людского жилья, а о тетушке Гарриет не зря говорят, что она очень богата. Вполне резонно предположить, что, в какой бы упадок ни пришел дворец, запоры на единственных окнах, к которым можно подобраться снаружи, будут содержаться в идеальном порядке.

Стыдно признаться, но я стояла добрых пять минут, глядя на череду зарешеченных окон и спрашивая себя, что же мне, черт возьми, делать дальше, и лишь потом спасительная идея осенила меня во всей своей гениальной простоте и мощи, точно яблоко, упавшее на голову Ньютона. Верно, одно из окон, то, что в самом конце, было закрыто. Ставнями.

Но если ставни закрыли изнутри, значит открыть их тоже можно изнутри.

Я побежала в конец аркады и при гаснущем свете дня внимательно всмотрелась в запоры.

На первый взгляд казалось, что окно запечатано намертво. Крепкие дощатые ставни, скрепленные гвоздями, огромными, как заклепки, смыкались плотно, точно половинки двустворчатых дверей, и скреплялись толстым бруском или, точнее, доской, которая была наложена поперек и прибита такими же гвоздями, по два с каждой стороны. Но, осмотрев засов повнимательнее и поковыряв ногтями шляпки, я, к вящей радости, обнаружила, что это вовсе не гвозди, а толстые шурупы с большими головками. Пожалуй, я сумела бы с ними справиться. Наверняка среди разнокалиберного мусора, грудами валявшегося повсюду, найдется подходящий инструмент.