Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила

Проплутав так часа два, измазав руки и запачкав пылью туфли, я ни на йоту не приблизилась к цели. Нигде не было ни двери, мало-мальски похожей на черный ход, ни лестницы, которая могла бы к ней вести. Правда, во время моих блужданий мне изредка попадались какие-то запертые двери. Самой многообещающей из них казалась калитка на восточной стороне майдана, высокая, с узким отверстием для доступа воздуха, забранным частой решеткой. В эти послеполуденные часы дворец казался совершенно пустынным, нигде не было ни души. Я подтянулась и выглянула наружу, но не разглядела ничего, кроме пары-другой ярдов мощенного грубым камнем коридора, ведущего в пустоту. Было ясно, что коридор располагается на том же уровне, что и калитка, и ведет не в том направлении. Никакого намека на лестницу, и к тому же калитка все равно была крепко заперта. Лестницы попадались в изобилии, они располагались совершенно бессистемно и вели вверх и вниз, с этажа на этаж, доводя до умопомрачения своей хаотичной запутанностью. Однако нигде я не встретила ни намека на фундамент или подвальный этаж. Самый длинный лестничный пролет насчитывал всего двенадцать ступенек и вел наверх, в галерею, окружавшую по периметру огромный гулкий зал, в котором можно было бы задавать балы. Под крышей в нем гнездились ласточки, в незастекленные оконные проемы пробилась и заполонила стены пышная бугенвиллея. Вдоль зала тянулись два ряда высоких сводчатых окон, подоконники их находились на уровне колена: внешний ряд был пробит в южной стене дворца, а внутренний выходил в длинный коридор, в котором, помимо этих окон, не было больше ни одного источника света. В пыльном воздухе висели горячие косые контрфорсы солнечных лучей, проникавших сквозь наружные окна; с колонн безжизненно свисали пурпурно-красные цветы. Грохот реки, бурлящей в далеком ущелье, казался всего лишь тихим шепотом.

Без четверти пять. Я отошла к тенистой внутренней стене галереи и устало опустилась на широкий подоконник. Либо эта задняя калитка нам просто померещилась, либо она была надежно укрыта за одной из запертых дверей. Разумеется, я сумела обыскать дворец лишь поверхностно, но решила, что продолжать поиски нет смысла. Просто удача отвернулась от меня. Придется все-таки Чарльзу карабкаться на стену. И поделом ему, сердито подумала я, отряхивая пыль с колен.

В одном отношении мне повезло: за весь день я никого не встретила. Тем не менее, попадая под перекрестный обзор бесчисленных смотровых окошек, я старалась делать вид, что просто так гуляю по дворцу и забрела сюда совершенно случайно. Не раз я задавалась вопросом, не расхаживают ли по дворцу гончие псы и не настроят ли их на дружелюбный лад воспоминания о том, что в прошлый раз они видели меня в компании Джона Летмана; однако опасения мои оказались напрасны – собак я не повстречала. Возможно, они до сих пор были заперты в каком-нибудь небольшом дворе; если так, они не подавали оттуда никаких признаков жизни. Скорее всего, послеобеденный сон сморил и их.

Где-то внизу, в дальнем конце коридора, скрипнула, приоткрываясь, дверь. Я вскочила на ноги. Сиеста окончилась, дворец пробуждался. Мне следовало поскорее возвращаться к себе в комнату на случай, если кто-нибудь вздумает принести мне чаю.

На каменных плитах застучали легкие шаги, мелькнуло алое шелковое платье. В дверях появилась Халида. Она остановилась на пороге, оглянулась и вполголоса сказала что-то человеку, стоявшему в комнате, у нее за спиной. Тонкие смуглые руки томным движением поправили позолоченный пояс на талии. Она снова переоделась. Черное рабочее платье исчезло. На сей раз на девушке был ярко-алый наряд с бледно-зеленой отделкой, позолоченные сандалии на высоких каблуках с загнутыми на персидский манер носами. Птичка снова нацепила праздничные перышки, красивее, чем прежде.

Оперение было, несомненно, брачным. Из комнаты девушке ответил голос Джона Летмана. Мгновение спустя он вышел из дверей следом за ней. Он был босиком, одет в длинный арабский халат из белого шелка, распахнутый до пояса. Похоже, он только что проснулся.

Уходить было слишком поздно: они меня увидели бы. Я застыла.

Девушка сказала что-то еще и рассмеялась. Джон Летман, еще полусонный, притянул ее к себе и что-то прошептал в черные волосы.

Я отодвинулась от окна, надеясь, что они, увлеченные друг другом, не услышат моих шагов и не обернутся. Но в тот же миг сонную тишину разорвал пронзительный трезвон, хорошо знакомый, но тем не менее пугающий. Я оцепенела. В Большом диване громко звонил колокольчик. И после него, как и следовало ожидать, громко залаяли собаки.