Лунные горы

Впрочем, сначала два слова о самом городе. Он расположен на отрогах Абердэрского кряжа, в долине, и мы увидели его как бы сверху, спускаясь в долину, — увидели довольно-таки высокие дома европейского склада, чистые, не забитые транспортом улицы, купы деревьев за домами… Промелькнула небольшая католическая церковь с крестом на шиферной крыше и для чего-то приставленной к стене лестницей… Но задели город мы лишь краем и центра его так и не увидели.

Отель же, в котором мы остановились, назывался «Аутспен-отель», и название нас поставило в тупик. Определенные ассоциации с английскими корнями были, но самое название оказалось трудно переводимым. В наиболее подробном из доступных нам словарей было сказано так: «аутспен — южно-африканское слово, означающее «распрягать»». Мне это очень понравилось, но потом я сообразил, что в Кении, собственно, «распрягать» некого: ни тяглового быдла, ни конного транспорта в Кении не существует.

«Аутспен-отель» — это, говоря по-нашему, постоялый двор, ямщицкая станция, где в былые времена нетерпеливые курьеры или пассажиры меняли прежних перекладных на новых, на свежих, застоявшихся в конюшне.

«Аутспен-отель» — старая, будто викторианских времен, равнодушная ко всяким новшествам гостиница с могучей деревянной мебелью… Мы там ланчевали — этот англо-русский неологизм постоянно был у нас в ходу во время поездки, — но в общем-то «Аутспен-отель» действительно оказался для нас постоялым двором, где мы расстались со своим микробасом и нашим гидом Вамбуа.

От «Аутспен-отеля» до «Тритопса», где нам предстояло провести ночь в милом соседстве с африканским зверьем, хооят только специальные автобусы. Они, собственно, такие же, как наш микробас, но «Тритопс» находится на территории Абердэрского национального парка, а въезд туда разрешается только по специальным пропускам.

«Абердэр» — название не африканского происхождения, хотя сначала мы подумали, что это именно так.

Название горному кряжу дал Джозеф Томсон, который и открыл его для европейцев. Он присвоил этой небольшой горной гряде имя президента Королевского географического общества, Абердэра, и оно удачно вписалось в местный звуковой колорит.

Сами же кенийцы называют горный кряж Ньян-дарва, что означает «шкура коровы», и возникло такое название, наверное, потому, что горы, как шкурой, покрыты лесом.

В центральном холле «Аутспен-отеля» — выставка африканских изделий из дерева и шкур. На стенах — живописные сценки из быта местной фауны; они как бы подготавливают к тому, что предстоит нам увидеть в «Тритопсе», и «Тритопс» все больше овладевает нашим воображением.

Перед отелем водят ручную оседланную зебру, и за небольшую плату можно покататься на ней. Женщины из племени кикуйю продают кьендо — красочные круглые плетения, которые могут служить подставками для тарелок.

В «Аутспен-отеле» все отправляющиеся ночевать в «Тритопс» оставляют крупные и тяжелые вещи: отель расположен на деревьях, довольно высоко над землей, там тесно. Еще в Найроби нас предупредили, что в «Тритопсе» ночью очень холодно, и я представлял себе ночевку в горах на экспедиционный манер, но без костра, без спального мешка и палатки; я хорошо знаю, что это такое, и мысленно уже пощелкивал зубами…

Мы будем, конечно, не единственными обитателями «Тритопса»: отель вмещает сорок человек, ни человека больше, и эти сорок мест уже давным-давно запроданы — как на чемпионат мира по футболу, «билеты» в отель на деревьях приобретаются если и не за несколько месяцев, то за месяц во всяком случае. А «Тритопс» — самый дорогой отель Кении: чтобы провести там одну ночь, нужно заплатить примерно двадцать пять долларов.

Микробасы наконец трогаются. Мы едем последними и, чтобы пыль не залетала в окна, просим шофера притормозить. Передние машины исчезают за поворотом, и мы остаемся одни на лесной дорого, взбирающейся на склон Абердэрского кряжа. Дорога то спускается в ущелья, то поднимается на склоны, как и положено ей в горах, и вдруг в самом узком месте теснины упирается в полосатый шлагбаум. Контрольный пост. Здесь проверяются пропуска на территорию национального парка, и лишь затем поднимается шлагбаум, открывающий путь в глубь заповедника.

Лес вокруг плотный, забитый зеленью. Мы просим шофера остановить машину, и он останавливается, хотя и недоволен нашей просьбой.

— Тембо, фару, — говорит он на суахили. — Слоны, носороги! — и вытаращивает глаза, сверкая белками, всем своим видом показывая, как страшна встреча с ними.

Встреча носом к носу со слоном или носорогом, действительно, не привела бы нас в восторг. Но лес безмолвствует, и почти не верится, что где-то в его полумраке скрываются, дожидаясь захода солнца, живые гиганты. Кажется, даже, что им не найдется места в лесу, что и человеку, не говоря уже о слонах или носорогах, не найти свободного клочка земли в густых колючих зарослях…

Чтобы не волновать шофера, мы забираемся в машину, но вскоре останавливаемся перед следующей и, как выясняется, последней преградой. Теперь это не шлагбаум, а поваленные на дорогу деревья: проезд дальше категорически запрещен.