Перед окном отеля — реклама-символ итальянской бензиновой компании «Аджип»: шестиногое черное чудовище с красными языками, свисающими из раскрытой пасти; чудовище вписано в светло-желтый прямоугольник и страшно как баскервильская собака, хотя смахивает и на льва.
Горят на темных улицах голубые фонари. Не жалея сил, трудятся цикады. Носятся летучие мыши, на мгновение вспыхивая в лучах света. Ветер. Сперва были мелкие звезды, а сейчас уже натянуло легкие облака. Южный Крест не разглядеть: низко он здесь и все время мешают то горы, то дома, то облака. Досадно, но ничего не поделаешь. Придется еще раз приехать в Африку, в южное полушарие.
Почти полночь, и улицы совершенно пустынны. Жарко и немножко душно. Кажется, впереди первая теплая ночь в Кении».
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Утренние часы до завтрака в сущности единственные светлые часы за сутки, когда мы чувствуем себя относительно свободными и можем действовать вполне индивидуально. И неудивительно, что мы ведем себя по-разному. Кое-кто отсыпается, сохраняя силы на день, кое-кто пишет… А художники — Мирэль Шагинян и Левон Налбандян, — те с первым лучом зари выскакивают с этюдником на ближайшую улицу и трудятся в поте лица. Им сложнее в таких стремительных поездках, чем всем остальным: я, в конце концов, могу приводить в порядок записи и ночью, но художникам нужен свет, а пока светло — мы непрерывно ездим.
В светлые рабочие часы мы тоже, естественно, весьма и весьма напоминаем персонажи известной басни Крылова: географов тянет к океану, в воду, так сказать, журналисты рвутся в сферу высокой политики, им подавай интервью с общественными или государственными деятелями, ну а художников, простите, тянет назад, они вздыхают о скоротечных утренних часах…
Распределение сил у нас примерно равное: два журналиста, два художника, два географа. А правит сей несколько разношерстной упряжкой Герман Гирев, представитель Советской ассоциации дружбы с народами Африки. Как он умудряется править — бог весть, но умудряется, раз колесница наша до сих пор не перевернулась, и умению «возницы» нельзя не отдать должное.
Но первое и последнее утро в Момбасе началось, пожалуй, для всех одинаково или почти одинаково: каждый экономил на минутах.
После душной и почти такой же теплой, как день, ночи, я чувствовал себя вяловато, но, приняв душ, выбежал на улицу вполне бодрым и готовым волчком вертеться весь день.
После завтрака, который в Кении неизменно начинается с ананасов или бананов, мы дружно грузимся в автобус. Ближайшая цель — опытная сельскохозяйственная станция в окрестностях Момбасы. Нас сопровождает уже знакомая нам гидесса, англичанка миссис Вэнс, а за рулем — кениец из луо, Гаспар Сифума. Луо — большой кенийский народ, относящийся к нилотской языковой группе; представители его живут и за пределами Кении, в Уганде и Судане, но побережье они не населяют. Гаспар Сифума — выходец из западной Кении. В районе Момбасы живут в основном суахили, что, собственно, и означает «прибрежные жители», но гиды наши несколько уточняют общую картину и называют еще племена диго, дурума, рабаи, гирьяма (они из народности ньика), теита, покомо… Впрочем, за один день нам все равно не уловить племенных различий.
Момбаса расположена на коралловом острове того же названия и отделена от материка узкими, но глубокими проливами. С материком остров соединяется двумя дамбами, мостом и паромами.
Наша первая остановка — у моста Ниали-бридж, перед будкой, похожей на караульную. Но тут все и проще, и сложнее. Мост — частная собственность, и, если вы хотите воспользоваться им, нужно платить, будь вы пешеходом, велосипедистом или водителем машины. Дешевле всех отделываются пешеходы, но просто так никто, конечно, не пройдет.
На противоположном берегу пролива мы оставляем художников: они будут писать Момбасу, отличный вид на которую открывается с крутого, заросшего пальмами и манграми берега, а сами катим дальше.
Исчезла из вида темно-зеленая вода пролива, но темно-зеленая тропическая зелень сомкнулась вдоль шоссе. Конечно, это прежде всего деревья манго, а если есть и другие, сходные по форме крон компоненты, то они просто теряются на густом, почти непробиваемом фоне манго.
Манго расступаются только перед баобабами с могучими торсами и узловатыми ручищами. Они, баоба бы, словно распихивают прочую растительность, и оставляют себе осязаемый оперативный простор. Сейчас баобабы еще без листьев, и потому ветви-ручища их кажутся особенно сухими и жилистыми, кажутся жестокими.