Лунные горы

Валентин Александрович Догель — крупный советский ученый — был большим знатоком зоологии беспозвоночных, и особенно паразитологии. Он написал что-то около полутораста научных работ, в том числе несколько книг, одну из которых я упомянул.

Я читал Догеля, когда за окном поезда проносились северо-русские, так любимые мною леса, когда мелькали колки западносибирской лесостепи, с которой у меня были связаны трудные воспоминания военных лет, когда величаво плыла мимо просветленная восточносибирская тайга, уже знакомая мне по экспедиции, и, наконец, когда недобрые волны Охотского моря весьма безжалостно трепали наш небольшой и неуклюжий промысловый сейнер… Я читал Догеля, я сверялся с его страницами, когда дночерпатели Петерсена или Гордеева поднимали со дна Охотского моря беспозвоночных и они очищались от ила под струей из шланга на промывочных ситах, но ни за что не пришло бы мне в голову в том году, что много лет спустя еще одна его книга прочно ляжет на мой письменный стол, а наши пути-дороги по земле — к сожалению, через девять лет после смерти Догеля — неожиданно скрестятся.

Эта вторая книга называется «Натуралист в Восточной Африке». Она вышла в свет в сложное историческое время, в 1916 году, то есть в период первой мировой войны, а рассказывается в ней о путешествии Догеля по Кении и Уганде в 1914 году…

Обратите внимание — в 1914! Значит, наши пути скрестились ровно через пятьдесят лет…

Книга называется традиционно… Есть еще «Натуралист на Амазонке», «Натуралист в Южной Америке» и т. п. Но если я не ошибаюсь, до самого последнего времени В. А. Догель и его спутник И. И. Соколов оставались в числе очень немногочисленных русских путешественников, посетивших Кению и Уганду и проехавших от Индийского океана до Великих Африканских озер. Мне встречались еще лишь имена В. Н. Никитина, В. В. Троицкого, В. В. Пузанова.

Догель и Соколов начали свое путешествие от порта Момбаса, куда добрались пароходом, а потом по железной дороге прибыли в Найроби.

Так же шли и другие путешественники, так шли предприниматели и колонисты — от океана в глубь материка.

Но вот один из бесчисленных парадоксов нашего времени: мы, чужеземцы, начинаем путешествие по тем же странам, но уже из… центральных районов к океану!

Теперь, в век авиации, все это уже привычно, но, когда мысленно накладываешь свой маршрут на маршруты путешественников, проложенные еще в недавнем прошлом, право же, даже привычное подчас производит впечатление первооткрытия.

Но историческая справедливость в какой-то степени будет восстановлена: из Найроби мы полетим в Момбасу и потом уже традиционно двинемся к Великим озерам.

Наш отель — кстати, он непереводимо называется «Эйнсуорт-отель» — находится не в центре города. Впрочем, в Найроби не так уж просто определить, что такое «центр». Во всяком случае, их можно насчитать несколько.

Англичане и прочие европейцы живут в обширной зоне вилл, раскинувшейся на холмах плато Кикуйю— там вольготно и просторно, там большие сады или, точнее, парки с неизменными, аккуратно подстриженными газонами и посреди парков стоят светлые красивые особняки… У въезда в такие парки — тоже неизменная табличка: «Частное владение». Это означает, что вход туда без приглашения хозяев воспрещен, и все считаются с правом частной собственности.

Так вот, «Эйнсуорт-отель» находится в зоне вилл. Напротив, через неширокое шоссе, частное владение — отличный парк с пылающими акациями, с тяжелыми, как чугунное литье, араукариями, с воздушными матово-зелеными соснами и до блеска влажным зеленым газоном…

Узкое неасфальтированное шоссе наше вливается в магистраль, ведущую от аэропорта Эмбакаси к городу, к его геометрическому центру, а сразу за шоссе начинается уже не частный, а общественный парк с поразившими меня белыми и оранжевыми бугенвилле-ями, ибо раньше я видел только розовую и алую… По парку, как бы ограничивая его с внешней стороны, протекает небольшая речка… Очень хочется сказать «нетронутая» речка, потому что течет она по городу в самом точном смысле слова, но в небольшой долинке ее — первозданные глыбы изверженных пород, заросли вездесущего тростника с пепельными метелками и разлив какой-то зелени, издали похожей на осоку.

А в общественном парке, как и в частном парке, помимо южно-американских бугенвиллей и араукарий растут ливанские кедры, джакоранда и пылающая акация, растут агавы и плетут хитрые узоры разноцветные лианы и точно вписываются в пейзаж пирамидальные кипарисы, которые особенно хороши на холмах по соседству со светлыми эвкалиптами, низко опустившими ветви, и плакучими вавилонскими ивами…

Найроби — город молодой. Он возник при строительстве железной дороги от Момбасы до Энтеббе на берегу озера Виктория буквально на рубеже прошлого и нашего веков. Деревьям, которые растут в парке и во многих других местах города, столько же лет, сколько Найроби, или несколько меньше, и я не случайно говорю об этом.