Пауты гудели вовсю. Они будто бы не хотели, чтобы Трубин и Догдомэ шли к озеру.
— Как бомбовозы.— рассмеялся Трубин.
— Мне говорили, что вы летали в войну на бомбардировщиках.
— Приходилось.
— Расскажите. Ну, что-нибудь. То, что запомнилось.
— Многое запомнилось.
— Самое страшное.
— Самое страшное?— Он подумал.— Зачем вам?
— Не знаю — зачем.
— Страшного тоже было много.
— Ну, что-нибудь,
— Что-нибудь? Можно... что-нибудь. Не верьте, что на войне не страшно. Никогда не знаешь, чего ждать и откуда ждать. Бывает, что никак не ожидаешь опасности, а она — тут как тут. Летели мы как-то на «У-2». Мотор слабый, скорость тихая. Мне надо было передать пакет... нашему десанту. Это в тылу у японцев. Смотрю: летчик машет рукой. Это у него сигнал — готовься к прыжку. Ну, вылез я на плоскость. Ветер рвет... Холодно. Летчик кричит: «Ерунда, не бойся!» И рукой эдак... отмахнулся. А мне показалось, что он сигналит: прыгай! Я шагнул... Слышу его голос: «Стой!» Ну, я обратно. И тут поскользнулся, упал на спину и съехал с плоскости... Парашют накрыл меня сверху. Хорошо, что я быстро взял себя в руки, потянул парашют... Не помню, как вытянул... У самой уже земли...
С озера тянуло холодом, пауты где-то отстали. Шум прибоя уже был хорошо слышен.
Берег круто обрывался в нескольких метрах от воды. Седые гребни волн накатывались на камни и, разбиваясь, с шумом кидались в озеро, а на смену им спешили новые, еще более грозные и шумливые. Все вокруг рокотало, гудело, плескалось. И кроме неба и этого рокочущего и гудящего озера, казалось, ничего на земле уже не осталось.
— Я давно хотела вас спросить,— сказала Чимита,— как это вам удалось разоблачить Карымова? Ведь никаких прямых доказательств не было.
— А просто надо знать психологию этих людей. Я когда пришел к нему, сразу попросил показать копию акта. Он, разумеется, отказал мне. Но вижу, что-то его встревожило. Это ж заметно. У него в железном ящике и лежали эти ваши предписания. Там у него настрижено много таких бумажек. Выстрижет и сохраняет. На всякий случай. Вдруг пригодится. У него какой-то необъяснимый страх перед бумагой. Даже ваше выстриженное предписание он побоялся уничтожить.
— А как вы добрались до содержимого этого ящика? Не предложил же он вам заглянуть туда?
— Пришлось взять ключ.
— Вы отобрали у него?
— Вроде того.
— Григорий Алексеич!
— У меня, товарищ инженер по технике безопасности, не было иного выхода.
Они стояли на берегу горной реки, впадающей в озеро. Широкое каменное ложе не было заполнено водой и наполовину. Зеленоватые пенистые струи бешено мчались среди камней. На том берегу небо подпирала горная цепь. Ближняя гора, напоминающая собой отдыхающего быка, была густо покрыта темным хвойным лесом.
— Гора Бык!— воскликнула Чимита.
Дальше к озеру лес становился светло-зеленым. Здесь уже не чувствовалось той угрюмости, как на горе Бык. А за молоденькими лиственницами и березами, взбирающимися по гребню, снова поднимался темный лес, но он уже не был густым — там и тут виднелись каменные россыпи, а по склону горы вытянулись, как щу- пальцы, серые расщелины, пробитые то ли тающими льдами, то ли камнепадами. А выше всего этого, у самых облаков, сверкал на солнце вечный снег — недоступный и таинственный.
Прыгая с камня на камень, они оказались на том берегу реки и пошли к заливу, где росли березы, а у самой воды простирались заросли камыша. Берегом, поросшим клюквой, зыбуном и болотным аиром, они подходили уже к заливу, как Трубин остановился и подозвал Чимиту рукой. Она подошла и стала смотреть, куда указывал Трубин.
На воде, в тени деревьев, плавали две крупные белые птицы.
— Лебеди!
Птицы поплыли от берега. Скоро они покинули затененную воду, и тут луч солнца упал в залив, и лебеди оказались в центре этого луча. Самец высоко поднял голову, выпрямился и, взмахивая крыльями, громко крикнул:
— Клу-у! Клэ-э! Клу-у!
С этой песней он поднялся в воздух, но так, что лапы его касались воды, и начал свой танец, делая большие круги вокруг самки и поднимая при этом каскады брызг. Каждый взмах белых крыльев сопровождался звучными хлопками черных лап по воде.
Постепенно сужая круги, лебедь сбавлял скорость бега и все ниже опускался на воду. Его лапы уже не хлопали по воде. Вот он сложил крылья и замер. Самка подплыла к нему и клювом поправила ему перья на голове и шее.
Они долго еще следили за птицами, которые медленно уплывали от берега. На серебристой воде их белое оперение с трудом было видно, а скоро и совсем ничего нельзя было разобрать.
Трубин и Догдомэ остановились на песчаной отмели, под старой березой, где протекал ручей.
— Я почему-то в лесу больше всего люблю березу,— говорила Чимита, срывая лист и жадно нюхая его.
Трубин, подняв голову, рассматривал кривые крапчатые сучья, свисавшие к земле.