Луна и солнце

— Если мы не можем высечь за провинность служанку, то, по крайней мере, можем отхлестать брата, — изрекла мадемуазель д’Арманьяк, и все захихикали ее рискованной шутке.

— Разумеется, приведите отца де ла Круа, — велела мадемуазель и добавила, обращаясь к Мари-Жозеф: — Вы оба должны увидеть королевский зверинец.

— Но, мадемуазель, мне нечего надеть.

Лотта рассмеялась, растворила дверцы шкафа, вытащила целый ворох платьев и выбрала одно, чудесной парчи. Мари-Жозеф почудилось, будто ее поглотил смерч и она не в силах сопротивляться: фрейлины Лотты мгновенно обступили ее, совлекли с нее амазонку, оставив лишь рубашку и корсет, и облачили в парчовое платье. Она успела на мгновение пунцово покраснеть, опасаясь, что они могут заметить сложенное полотенце, и пожалела, что не вынула его раньше, ведь пока оно ей не пригодилось.

— Это мой лучший придворный роброн прошлого сезона, — объявила Лотта. — Тогда я была немножко потоньше, а вы не такая тщедушная, как многие модные красотки, — зашнуруйте его как следует, и будет великолепно! И не беспокойтесь, что оно прошлогоднее, нижняя юбка у вас нынешнего сезона, так что никто ничего не заметит!

Мари-Жозеф в этом сомневалась. Она была благодарна Лотте за щедрость, но, стыдясь собственной зависти, гадала, появится ли у нее когда-нибудь новое платье не с чужого плеча.

Карета мадемуазель с грохотом катилась по дороге, приближаясь к королевскому зверинцу. Мари-Жозеф сидела рядом с Лоттой, зажатая среди других дам в пышных придворных платьях. Ею овладела страшная слабость, и она попыталась вспомнить, когда она в последний раз ела, когда в последний раз спала.

Золоченые ворота зверинца широко распахнулись. Во дворе, где ощущался запах экзотических животных, слышались их крики, рычание и вопли. Там Лотту встретили Шартр с герцогом Шарлем, прибывшие верхом, и повели к величественному восьмигранному центральному павильону. Мари-Жозеф вместе с другими дамами последовала за ними, замечая, как фрейлины обмениваются многозначительными взглядами и перешептываются о сердечной склонности мадемуазель и иностранного принца.

Они поднялись на балконы, выходящие на загоны с животными. Проход украшали клетки с птицами, вывезенными из Нового Света: разноцветными, шумными попугаями ара и макао и еще более пронзительно кричащими колибри.

В главном павильоне слуги развели в стороны белоснежный полог, и гости его величества вступили в мир джунглей.

Стены и потолок покрывал настоящий ковер из орхидей, необычайно ярких и мясистых. Алые кардиналы и танагры с криками порхали с ветки на ветку, не заключенные в клетки, но привязанные за лапки шелковыми нитями. Нескольким удалось освободиться, и они как безумные метались по павильону. В свою очередь, смотрители как безумные гонялись за ними, пытаясь поймать, засунуть в сумы и попрочнее привязать к ветвям орхидей, пока птицы не успели испортить пиршественные яства.

В главном павильоне стояло множество столов, прогибавшихся под тяжестью жареных павлинов с развернутыми сияющими хвостами, ваз с апельсинами и инжиром, жаркого из зайчатины, окороков и всевозможных пирогов и десертов. Мари-Жозеф с трудом заставила себя пройти мимо; от запаха деликатесов рот у нее наполнился слюной. Борясь с приступом головокружения, она следом за мадемуазель прошла за занавес на один из балконов, выходивших на загоны с животными.

Ароматы кушаний сменились резким запахом хищных зверей. В крошечном каменном вольере прямо под ними метался тигр, делая два шага, затем рывком разворачиваясь и делая два шага в обратном направлении. Он остановился, поднял морду, зарычал и бросился к Мари-Жозеф, царапая когтями стену под балконным ограждением. Лотта и ее дамы вскрикнули. Мари-Жозеф в ужасе ахнула, не в силах отвести взгляд от злобных глаз тигра.

Вновь став передними лапами на землю, тигр заурчал, прошелся, дернул хвостом и выпустил струю едкой мускусной жидкости, оставив облако кошачьего можжевелового зловония. Дамы захихикали, притворяясь испуганными и шокированными. Все это они видели уже тысячу раз.

— Испугались? — спросила Лотта. — Помню, я в первый раз ужасно испугалась.

— А я — нисколько, — вставил Шартр и швырнул в тигра апельсином, который утащил со стола.

Тигр тяжело ударил себя хвостом по боку, точно прихлопывая комара, насадил апельсин на когти, разорвал пополам и раздавил лапой.

— Я так и думала, что вы ничего не боитесь! — сказала Лотта Мари-Жозеф. — Уж не хочите ли выдернуть ему усы для всестороннего изучения?

— Я бы никогда на такое не решилась.

— А когти у него намного острее, чем у русалки?

— У него и когти острее, и клыки мощнее. И даже если начну его уговаривать, он не запоет!

Дамы рассмеялись. Словно по команде Мари-Жозеф, откуда-то из грота под восьмигранной башней полилась чудесная музыка.

— В гроте музыканты, — прошептала Лотта, — там полным-полно водоводных труб; если знать, где вентиль, можно облить водой всякого, кто туда входит! Мой дядя-король обливал всех, кто осмеливался войти! Вот умора, правда?