Луна и солнце

Она села за лабораторный стол. Внутренние органы морской твари, включая странную долю легкого, лежали в спирту в массивных стеклянных банках. Ткани казались самыми обыкновенными, ни дать ни взять морская свинья, вскрытие которой они с Ивом однажды провели на Мартинике, обнаружив на берегу ее выброшенное волнами тело.

«Неужели орган бессмертия не должен сиять, как солнце, и искриться, как золото? — размышляла Мари-Жозеф. — А что, если алхимические принципы верны, если низменные металлы можно претворить в совершенное золото, если живые существа могут достичь бессмертия…»

Сама она никогда не верила в получение золота из свинца или в бессмертие. Науки, основанные на наблюдении, описании, дедукции и взаимодействии, были ей куда ближе.

Она препарировала образцы почки и печени, поджелудочной железы и легкого, поместила их в спирт и тщательно зарисовала, изучив под стареньким микроскопом Ива. Морское плавание не пошло на пользу его механизмам. Она надеялась, что минхер ван Левенгук соблаговолит продать ей один из своих инструментов. По слухам, его линзы были лучшими в мире, хотя настроить их было дьявольски трудно.

Она открыла последнюю банку и аккуратно препарировала образец странного легкого. На ощупь оно было тверже обычного легкого, его ткань — плотнее.

Под микроскопом странная легочная ткань тоже сильно отличалась от обычной. Она состояла не из альвеол, а из заходящих один на другой лоскутов. Она взяла перо и принялась зарисовывать необычную текстуру.

— Мадемуазель де ла Круа! — услышала она.

Она подняла глаза от микроскопа. В импровизированном шатре белого шелка стоял граф Люсьен, элегантный и отрешенный, как всегда. Они обменялись приветствиями; он не только поклонился, но и притронулся к полям шляпы.

— Оказывается, вы ученый, — произнес он.

— Я вовсе не притязаю на столь высокую честь. Я всего лишь препарирую образцы, которые Ив потом будет изучать.

— А где же ваш брат? Я должен передать ему послание.

— Полагаю, сейчас он составляет описание…

Она чуть было легкомысленно не упомянула о тайном ночном собрании, но спохватилась и умолкла, прежде чем Люсьен предостерегающе поднял руку.

— …другого органа, — закончила она. — Скажите, пожалуйста, его величество уже назначил дату следующего вскрытия?

— Его величеству угодно, чтобы ваш брат сосредоточил усилия на… другом органе. Но если позволит время, месье де ла Круа может провести вскрытие и в отсутствие его величества.

— Благодарю вас, граф Люсьен.

— Я передам вашу благодарность его величеству.

— Вот видите, значит, я все-таки не слишком многого у вас просила.

— Я бы с радостью приписал себе подобную заслугу. Но это решение всецело принадлежало его величеству. Мадемуазель де ла Круа, не слишком ли многого я потребовал от вас?

— Что вы имеете в виду?

— Эскиз медали для его величества.

— Я его почти завершила.

«Я совсем не лгу, — в отчаянии подумала она, стараясь скрыть охвативший ее ужас. — Ну то есть не совсем лгу. Зарисовки вскрытия дадут мне возможность подготовиться к более важному произведению и достоверно запечатлеть морскую тварь».

— Когда мне прийти за ним?

— Завтра, обещаю.

— Очень хорошо.

— Сударь, нельзя ли попросить вас об услуге? Не могли бы вы дать мне совет? Уделите мне всего минуту, не более, пожалуйста.

— Конечно.

— До того как я поступила в монастырскую школу…

Она умолкла и решила не продолжать; у графа Люсьена явно не было времени слушать ее историю.

— Я хотела бы возобновить переписку…

Она замялась, опасаясь, что он высмеет ее за дерзость.

— С поклонником? — Он беззлобно улыбнулся. — Вы тайно обменивались посланиями?

— Разумеется, нет, сударь! Это было бы неприлично, и мой брат не одобрил бы этого. В письмах я обсуждала проблемы оптики, движения планет и задала несколько наивных вопросов о природе силы тяготения. Я только хотела узнать, кому передать письмо, чтобы оно дошло до господина Ньютона.

— До господина Ньютона?

— Да, сударь.

— Он англичанин?

— Математик и философ.

Граф Люсьен усмехнулся, и Мари-Жозеф покраснела:

— Простите, я понимаю, по-вашему, нелепо какой-то женщине обращаться к мужчине, достигшему…

— Помилуйте, я вовсе так не думаю, — покачал головой Люсьен. — Но если из-за писем поклонника может вознегодовать ваш брат, то вы же не захотите разгневать его величество письмами к англичанину, не важно, сколь ученому.

— Но я всего лишь изложила свой взгляд на одну любопытную математическую проблему.

— Мадемуазель де ла Круа, переписываясь с англичанином, вы серьезно рискуете. Не сомневаюсь, что вы подвергаете опасности и господина Ньютона. Мы ведем войну с Англией. Неужели вы полагаете, что цензор станет вникать в тонкости ваших математических задач? Скорее уж он решит, что ваше послание — шифровка, а господин Ньютон — шпион.

— А монахини считали, что я творю заклинания, — добавила она.

— Простите?

— Да так, пустяки. Я никогда не подвергну господина Ньютона опасности. Я просто не понимала…

— Мне жаль, что все так сложилось, — сочувственно произнес он. — Уж лучше бы мы не воевали, и вы смогли бы переписываться без помех. Я и в самом деле сожалею, но это невозможно.