Лунь

Голоса сливались, переходя в истеричный визг. Они звали, требовали, в них больше не было нежности, только приказ. Вторая сирена возникла на борту и повлекла за собой двоих, встряхивая водяными волосами. Она была еще прекрасней прежней. Точеная фигура мерцала, как звездное небо. Очарованные моряки последовали за ней, протягивая дрожащие руки. Корабль снова тряхнуло. Появилась вторая пробоина. От небольшой команды уже почти ничего не осталось.

Окровавленные кисти капитана освободились от веревок. В тот же миг рядом с ним сформировался из воды изящный силуэт.

– Иде-ем со-а мно-о-о-ю-у… – разливался голос, и прозрачные ласковые руки коснулись заросшего мужского лица. – Я-а-аа люблю-ю-уу тебя-я-аа… иде-ем…

Роджер еле стоял на ногах. Из приоткрытого рта стекала слюна. Он сделал шаг вперед.

Лунь очнулась. Голос Ильи Алексеевича очаровал ее не менее, чем голоса сирен.

– Удивительно, – сказала она. – Их пение увлекало только мужчин.

– Однако брать женщину на борт все равно не хотели.

– Да. Лучше погибнуть. Я много читала о сиренах. Древнегреческая мифология, как и любая мифология, вещь восхитительная. Морские девы губят моряков, завлекая сладкими голосами. Какова задумка! И сколько веков уже живет. Вам удалось достаточно реалистично изобразить ее, тем не менее, отклонившись от канона.

– Вам не понравилось.

– Нет, что Вы! Это очаровательно. Вы – художник слова, и Вы видите их такими. Если бы я писала о сиренах, я бы изобразила их более каноничными: во плоти, с рыбьими хвостами. Мои сирены усыпили бы моряков и разорвали на части.

– Не верю, что Вы так жестоки, Лунь, – рассмеялся Илья Алексеевич.

– Почему же?

– Вы – самое милое создание, которое я встречал.

Они посмотрели друг другу в глаза несколько более продолжительно, чем обычно. Девушка смутилась и отвернулась от небритого мужественного лица.

– Вам действительно понравилось?

– Уверяю. Но у меня есть одно замечание по поводу стилизации текста.

– Готов выслушать.

– Все прекрасно, но манера повествования, как по мне, постоянно норовила соскользнуть, измениться, а в таком сюжете, воплощая миф, она должна быть выдержана в одном ключе. Вам, чтобы настроиться на нужный лад, перед написанием следовало бы открыть «Одиссею», и тогда… буквально за полчаса чтения Вы бы пропитались нужной атмосферой, прониклись древнегреческим духом морских странствий и… таинственных существ, детей богов и моря, опасностей. Уверена, Вы могли бы и лучше.

– Что ж, это справедливое замечание. Я не подумал о Гомере, как ни странно. Да, он бы задал мне планку. Согласен с Вами.

Когда дело касалось творчества, Лунь никогда не льстила Илье. В плане искусства она была с ним максимально честна и порой говорила такие вещи, которые могли обидеть, скажи их кто-то другой. Если она выступала критиком, а Вилин – трепетным автором, то девушка прямо указывала на все недостатки. Художественность стала для них тем новым измерением, в котором обычные отношения между людьми не работали.

Вилина покоряла в Лене эта прямолинейность. Всегда он боялся критики, но когда получил ее, благодарил Лену и даже слегка не обижался.

– Вы со мною честны, и это замечательно. Я понял, что без критики писатель не может расти. Это как масло для механизма, который склонен ржаветь.

Сам же он почти никогда не делал замечаний текстам Луни. Просто они казались ему идеальными.

Несмотря на протесты жены и племянницы, Вилин продолжал встречаться с Лунью. Все шло просто замечательно. С появлением преграды они сблизились еще больше, чем прежде. Вскоре Илья предложил Лене встречать ее после института и провожать домой, обнимал при встрече и на прощание, – но все это было исключительно по-отечески.

«Интересно, если я внезапно пропаду из его жизни, будет ли ему больно?» – спрашивала себя Лунь. Она была уверена, что все идет по плану, и будто бы Илья постепенно в нее влюбляется, сам того не осознавая. Лена выжидала момента, когда сможет сказать Вилину о своих чувствах, не опасаясь, что это окажется не взаимно. Ей казалось, что этот момент все ближе, предчувствие его витало в воздухе между ними, когда они смотрели друг другу в глаза.

Глава 16. Миф и скандал

«Опасен женский гнев, каждый должен его остерегаться! Чем сильнее женщина любила, тем ужаснее она мстит. Быстро рождается любовь женщины, быстро рождается и ее ненависть, и, раз загоревшись, неприязнь держится упорнее дружбы. Женщины умеют умерять свою любовь, но не ненависть».

«Тристан и Изольда»