Лукавый взор

Бросив беглый взгляд на Фрази, монахиня споткнулась и чуть не выронила кувшин, однако все же успела поймать его у самого пола, не то, ударившись о каменные плиты, он разлетелся бы вдребезги.

«Повезло», – равнодушно подумала Фрази, проходя мимо.

– Фрази! Фрази! – раздался вдруг жалобный крик, и, обернувшись, она увидела отчима, который топтался у железной решетки, простирая сквозь нее руки.

Девушка повернула было назад, но брат Бонфилий, стоявший рядом с Филиппом, властно махнул рукой: уходи, мол! Фрази замешкалась, не зная, что делать, уйти или остаться. Однако Филипп, казалось, мгновенно забыл о ней и теперь внимательно, даже приоткрыв рот, рассматривал сестру, которая уже набирала воду в свой чудом не разбившийся кувшин.

Брат Бонфилий махнул настойчивей, и Фрази послушно ушла.

У ворот ее ждал экипаж: на козлах сидел мсье Рёгар, который очень любил размяться, берясь за вожжи, особенно если в коляску была запряжена норовистая лошадка. Он всегда интересовался состоянием старого приятеля, вот и теперь задавал множество вопросов, на которые, как обычно, Фрази отвечала обстоятельно, ухитрившись ни словом не обмолвиться о молитвенниках, сухой траве и отравленных книгах. А ночью девушке вновь явился тот человек с черной повязкой на лбу и с печальным выражением лица, а потом приснилась Жюстина! Она шла по хорошо знакомому Фрази госпитальному залу и держала за руку какую-то монахиню-картезианку. Лицо монахини было прикрыто капюшоном, она брела, еле переставляя ноги, уныло согнувшись, а Жюстина радостно улыбалась дочери.

Фрази проснулась и долго не могла уснуть снова, пытаясь понять, что значит этот сон. Зачем появился тот печальный человек? На что-то хотела намекнуть мама?

Спустя неделю, когда Фрази снова собралась в Ар-сюр-Мёрт, на козлы забрался Шарль. Он был непривычно серьезен, поглядывал на девушку с каким-то странным выражением и, против обыкновения, молчал до самого монастыря, а у ворот, помогая ей выйти из коляски, вдруг спросил:

– Я ошибаюсь, моя дорогая невеста, или и в самом деле через неделю тебе исполнится шестнадцать?

Слово «невеста» он выделил голосом, и Фрази споткнулась, отходя от коляски.

Она уже поняла, что Шарль не передумал и не передумает жениться на ней, что мсье Рёгар всячески поддерживает его в этом намерении, что Амели давно забыла о своей неприязни и вовсе не относится к своей лектрисе как к прислуге, а поскольку счастье сына и покой в доме для нее превыше всего, она смирилась с неизбежностью того, что обожаемый Шарль возьмет в жены малышку Фрази, дочь старинной подруги, к несчастью, уже покойной Жюстины Бовуар.

Итак, все этого только и ждут. А она сама?..

Подбирая юбку на дорожке, ведущей к крыльцу госпиталя и вслушиваясь в шелест травы под ногами, Фрази вдруг подумала: а что, если во сне рядом с матушкой она видела себя? Да, себя в одеянии монахини? Что, если матушка хотела указать ей другой путь – не замужество, а монастырь?!

Фрази снова споткнулась. Удалиться в монастырь – это значило бы никогда больше не увидеть Державина. Нет, конечно, она прекрасно понимает, что новая встреча их невозможна, но даже с мечтой о невозможном придется расстаться. Да и вообще… Никакого желания посвятить себя Богу она не чувствовала. Замуж тоже не слишком-то было охота. Ну что, заплетать, как говорится, косы святой Екатерине, то есть остаться старой девой? Фрази не знала, но больше всего на свете ей хотелось бы сделаться писательницей! Стихи, даже отдаленно подобных тем, которые складывала Марселина Деборд-Вальмор, у нее не получались, да и не хотелось ей писать стихи, не хотелось исповедоваться в своих тайных чувствах перед посторонними людьми! Но рассказать на бумаге какую-то житейскую историю, привлечь внимание к смешным или печальным сторонам жизни, описать бывшее в реальности или сочинить что-то небывалое – о, это по ней! Пока она писала украдкой, старательно пряча листки со своими очерками и новеллами от вездесущих горничных и мечтая набраться храбрости и снести свои творения в одну из двух самых весомых и постоянно противоборствующих городских газет: «Нанси контампорэн» или «Нанси традисьонель»[161]. До этого, конечно, неплохо было бы проверить свое творчество на ком-то понимающем… Может быть, показать самые удачные заметки Шарлю, не говоря, что они принадлежат ей? Но вдруг Шарль скажет, что это сплошные глупости?! Разве можно будет это ему простить? А если признаться, что это написано ею и он начнет расточать хвалы, поверит ли Фрази в этом случае в искренность Шарля? Он ведь слова в простоте не скажет, вечно у него какие-то шутки да насмешки…

И про сон, в котором появилась Жюстина, ведущая за руку монахиню, и про те догадки, которые он вызвал, Шарлю тоже нельзя рассказать. Он воспримет это как глупое кокетство или как попытку Фрази отказаться от будущего брака. Но с кем-то посоветоваться надо. С кем? Да с братом Бонфилием, конечно! Он в монастырских делах все понимает. Интересно, что он посоветует?..