Лучшее прощение — месть

— Сколько женщин погибло, — продолжала Анник, будто не слыша, — начиная с жены Диего. Да, да, та самая «корова», о которой никто никогда не заботился. Она жила только своим сыном, и все-таки ока мертва, хотя не имела никакого отношения к этому делу. И Яна Павловская, мать этого мальчика, изнасилованная и убитая с неслыханной жестокостью. И Джулия. Да, ваша Джулия, — говорила Анник, глядя ему прямо в глаза, — ваша девушка тоже погибла. Ради чего? Ради вашей эгоистической смелости?

— Оставьте в покое Джулию, — процедил сквозь зубы Ришоттани. — Вы не знаете, о чем говорите…

— Женщины всегда знают, о чем они говорят, комиссар, потому что знают жизнь лучше, чем вы… Разве Джулия не просила вас тысячу раз оставить это дело? Но вы, конечно НИКОГДА, ни разу даже и не подумали в самом деле оставить его и уехать с ней, спасти ее. Да, вы были героем. Настоящим героем, совсем как мой муж, — глаза Анник наполнились слезами. — Вы геройствовали, как это и водится, за счет ваших женщин. Браво, комиссар, — произнесла она, отчеканивая каждое слово, — вы выполнили свой долг: вы нашли того, кто отдал им документы. Браво, вы настоящий мужчина. Ну, а я всего лишь мать, комиссар, и я вернула документы, чтобы спасти моих детей.

Растерянный, уязвленный, глубоко задетый Ришоттани напрасно искал слова. Он хотел бы тоже ранить ее, доказать, что она ошибается, что прав он, а ее слова — это только попытка оправдаться. Заплаканное лицо Анник заслонялось бледным, бескровным лицом Джулии, каким он видел его в последний раз. И еще одно лицо вставало перед ним, лицо Веры, каким оно бывало, когда он говорил: «Я пошел», не объясняя куда, или когда она смотрела на сыновей, не замечая больше его самого, ушедшего из ее жизни.

Какая-то вспышка света высветила перед ним и заплаканное лицо Марии, старой служанки Рубирозы. Он услышал голос жены убитого посредника, вспомнил жалкую фигуру Шелудивой…

Женщины проходили перед ним, как молчаливая вереница обвинителей.

Он искал и не находил слов в доказательство того, что досье стоило такой цены.

— Назовите мне хотя бы его имя или имена.

— Вы думаете, я была бы еще жива, если бы знала это? Послушайте меня. Через несколько месяцев после смерти Франческо я получила запечатанный пакет от женевского нотариуса. В нем было письмо моего мужа и другой пакет, поменьше, с сургучной печатью. Мой муж писал мне, чтобы я немедленно отдала его, если мне будут угрожать. Что я и сделала.

Потом нотариус был убит. Это было предупреждением, что они ничего не оставляют на волю случая и не остановятся перед новыми убийствами. Вы хотите получить эго имя или имена, чтобы отомстить за все эти смерти. Но зачем мертвым ваша месть? Подумайте лучше о живых. Они оставили меня в покое. Прошу вас, оставьте меня и вы. Нам не о чем больше говорить. Прощайте, комиссар Ришоттани.

Ришоттани отреагировал на это так, как и любой другой мужчина на его месте:

— Трусливая душонка! — бросил он ей, уходя, и крепко хлопнул дверью.

«Я выжму из нее правду», — пообещал он Брокару. Но именно она выжала из его души последние оставшиеся силы.

Он покинул виллу так, как будто за ним гнался дьявол… И дьяволом этим была та правда, которую он пригубил и которая оказалась горькой. Он не хотел быть застигнутым ею.

* * *

Через год после публикации первой части досье Рубирозы ситуация в Италии существенно не изменилась. Все было по-прежнему.

Президентское правление пыталось защитить страну от наплыва наркотиков и от подпольной деятельности мафиозных группировок, пользовавшихся протекцией во всех областях общественной жизни.

После удаления из государственных органов самых коррумпированных лиц, Италия, казалось, вновь зажила обычной жизнью, подобно тому, как хорошо отлаженное предприятие продолжает безупречно функционировать, несмотря на смерть одного из директоров или на поломку какого-нибудь механизма. Доронцо был прав.

Накануне долго откладываемых и нетерпеливо ожидаемых выборов в Европейский парламент самые радикальные министры европейских стран, неудовлетворенные тем проектом закона, который уже и так закрывал перед Италией все двери, выдвинули новое предложение. Идея принадлежала газете «Файненшел Таймс».

Статья, напечатанная в ней называлась «Хромающий гигант».

Экономика Италии, говорилось в ней, является одной из самых процветающих. Итальянское умение работать, талант этого народа, обеспечивают высокий рост производства. «Такие достижения становятся еще более заметными, если учесть наклонности политических деятелей этой страны».

Далее говорилось, что групповщина и коррупция всегда были причиной слабости правительств. Политикам, однако, не удалось приостановить развитие Италии.

«Если быстрый бег восхищает нас, то быстрый бег с гирей на ногах тем более удивителен».