Лучше подавать холодным

Копья вокруг Монцы опустились, сверкнув наконечниками. Всадники перешли на рысь. Ветер ударил в лицо, в груди запылал огонь. Ни единой мысли о боли и утоляющей ее хаске. Ни единой мысли о том, что было сделано и чего не удалось сделать. Ни единой мысли о мертвом брате и людях, которые его убили. Одна забота – крепче держать поводья и меч в руке. Одна забота – не сводить глаз с баолийцев на склоне впереди, уже дрогнувших. Когда на человека несется несколько тонн конской плоти, не по себе делается и в лучшие времена. А после изматывающего сражения на броде и бега вверх по холму – тем более.

Не успев построиться толком, они начали рассыпаться.

– К бою! – проревел Рогонт.

Монца испустила боевой клич, услышала, как заорал рядом Трясучка и откликнулись эхом все остальные в строю. Сильней пришпорила коня. Тот дернулся в сторону, выправился, перешел на галоп. Полетели комья земли и трава из-под копыт, зубы у нее застучали. Зеленая долина затряслась и заскакала вокруг, понеслась навстречу искрящаяся река. Глаза от ветра заслезились, мир расплылся, но Монца отчаянно заморгала, и он вновь обрел ослепительную резкость. Она увидела баолийцев, кинувшихся врассыпную, бросая на бегу оружие. В следующий миг конница их настигла.

Лошадь переднего всадника наскочила на копье. Древко треснуло и сломалось. Всадник вылетел из седла, рухнул на копьеносца, и они вместе покатились по склону.

На глазах у Монцы другое копье ткнулось в спину бегущего, распороло его от плеч до задницы, отшвырнуло труп в сторону. Баолийцев насаживали на копья, рубили мечами, топтали лошадьми. Одного толкнул грудью конь, скакавший перед нею, под меч, рубанувший его в спину, после чего солдат с воплем ударился о ногу Монцы и упал под копыта скакуна Рогонта.

Другой, с белым от страха лицом, бросил собственное копье, разворачиваясь бежать. Монца с силой опустила меч, и вся рука ее сотряслась, когда тяжелый клинок смял шлем.

Ветер свистел в ушах, грохотали копыта. Она кричала, смеялась и вновь кричала. Рубанула еще одного бегущего, почти отхватив ему руку от плеча. Кровь брызнула черным фонтаном. Ударив следующего, промахнулась и еле удержалась в седле, когда тяжелый меч понес ее за собой. Кое-как успела выправиться, вцепившись в поводья правой, больной рукой.

Конница, оставляя за собой изувеченные, окровавленные тела, пробилась сквозь баолийцев. Сломанные копья полетели в сторону, обнажились мечи. Склон кончился, и кавалеристы вырвались на ровный речной берег, усеянный телами аффойцев. Там кипела ожесточенная схватка, в которую вступали, увеличивая бессмысленную давку у берега, все новые и новые талинские отряды, пересекавшие брод. Вокруг метались офицеры, выкрикивая команды, тщетно пытаясь придать какое-то подобие порядка этому безумию. Лязг и грохот металла. Вопли сражающихся доносились до Монцы раскатами далекого грома сквозь ветер, свиставший в ушах, и собственное хриплое дыхание.

В брешь, проделанную баолийцами на крайнем правом фланге, начал пробиваться свежий талинский полк – тяжелая пехота в полном боевом снаряжении. Противостоявшие ей осприанцы в голубых мундирах защищали берег отчаянно, но сейчас их было уже куда меньше числом, а из реки каждую минуту лезли еще и еще солдаты, усердно расширяя брешь.

Рогонт, чьи сверкающие доспехи украсились кровавыми пятнами, развернулся в седле, указывая в ту сторону мечом, и прокричал что-то, чего никто не расслышал. Но значения это не имело. Остановиться возможности уже не было.

Талинцы начали выстраиваться клином вокруг трепыхавшегося на ветру белого боевого знамени с черным крестом. Офицер, пытаясь подготовить их к атаке конницы, неистово тыкал мечом в воздух. У Монцы мелькнула мысль, что с командиром этим она могла быть знакома. Клин, чье острие выглядело, как сплошной заслон из блестящей брони, опустился на колени и ощетинился копьями. Но часть солдат, которым преградили дорогу осприанские клинки, присоединиться к нему не успела.

Из-за сражающегося людского месива на броде взвилось облако арбалетных стрел. Монца поморщилась, глядя, как они несутся к ней, и перестала дышать. В чем не было ни малейшего смысла. Задержкой дыхания стрел не остановишь… Те, просвистев в воздухе, посыпались вниз, дробно стуча по доспехам, почти беззвучно входя в землю и в конскую плоть.

Одна из лошадей, раненная в шею, развернулась на всем скаку, рухнула на бок. На нее наткнулась другая. Конник вылетел из седла, выронил копье, взрывшее при падении землю. Монца поскакала в объезд, и тут что-то стукнуло по ее кирасе и отлетело в лицо. Стрела. Щеку, оцарапанную перьями, обожгло болью, Монца охнула, зажмурилась на миг. Открыв глаза, увидела другого конника, который схватился за стрелу, угодившую ему в плечо. Дернул за нее раз, другой и повалился с коня, мчавшегося галопом. Нога застряла в стремени, и конь поволок его за собой.

Остальные неслись вперед, где огибая павших, где топча их лошадьми.

Монца обнаружила, что успела прикусить язык. Когда – неведомо. Она сплюнула кровь, снова пришпорила коня. Скривила губы.