Лучше подавать холодным

Первая шеренга талинцев тем временем, утратив под обстрелом всякую стройность, добралась-таки до берега, чтобы угодить в новую неприятность. Монца прокричала что-то Рогонту, тот окликнул одного из своих штабных. По склону, ведущему к реке, разнеслись крики командиров. Приказ атаковать. Осприанские пехотинцы разом опустили копья, чьи наконечники сверкнули извилистой волной, и двинулись вперед – сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, навстречу талинцам, пытавшимся хоть как-то построиться заново на берегу, под градом стрел, которыми неустанно осыпали их лучники.

Трясучка увидел, как обе стороны сошлись, смешались. Мгновеньем позже ветер донес до него шум схватки. Звон, лязг и бряцанье металла, подобные стуку града по свинцовой крыше. Рев, вопли, завывания… Очередной шквал стрел обрушился на тех, кто еще не выбрался из воды, и Трясучка снова рыгнул.

Штабные Рогонта затихли, как мертвые, таращась в сторону брода. Лица бледные, рты разинуты, руки судорожно стискивают поводья… Талинские арбалетчики тоже изготовились, наконец. С реки взвилась ответная волна стрел, накрыла лучников на склоне. Несколько человек упали. Кто-то пронзительно закричал. Заблудившаяся стрела ткнулась в землю неподалеку от одного из рогонтовских офицеров. Лошадь его прянула в сторону, чуть не сбросив седока. Монца подала коня вперед на пару шагов, поднялась в стременах, чтобы лучше видеть. Доспехи ее тускло блеснули на солнце. Трясучка нахмурился.

Как бы там ни было, он здесь ради нее, чтобы сражаться за нее. Защищать ее. Попытаться примириться с нею. А может, причинить ей боль, как она ему… Он сжал кулак, так, что ногти врезались в ладонь и заныли костяшки, ушибленные о зубы того слуги. Не все еще кончено между ними, уж это-то он знает.

Деловой человек

Верхний брод, где течение, разбиваясь об отмели, замедлялось, казался искрящейся заплатой на речной глади. На другом берегу от него отходила едва различимая тропа, ведущая вверх по склону, сквозь россыпь домишек и фруктовые сады, к воротам в защитной стене Осприи. Местность выглядела безлюдной. Почти вся пехота Рогонта ввязалась уже в яростную схватку возле нижнего брода. Лишь несколько отрядов охраняло лучников, со всей возможной скоростью перезаряжавших луки и осыпавших стрелами талинцев в реке.

Под стеною, как последний резерв, ждала осприанская конница, но весьма немногочисленная, да и стояла она слишком далеко. Дорога Тысячи Мечей к победе казалась свободной. Коска почесал шею. По его мнению, было самое время атаковать.

Эндиш явно пришел к тому же выводу.

– Схватка разгорается. Отдать приказ по коням?

– Погоди немного. Рано еще.

– Вы уверены?

Коска неторопливо повернулся к нему.

– Я кажусь неуверенным?

Эндиш надул рябые щеки, отошел и принялся совещаться со своими младшими офицерами. А Коска потянулся, заложив руки за голову, и вновь устремил взгляд на нижний брод, где кипело сражение.

– О чем я говорил?

– О возможности все это бросить, – сказал Балагур.

– Ах да! Была у меня возможность бросить. Но я решил вернуться. Измениться не так-то просто, верно, сержант? Я прекрасно все понимаю, не вижу в этом деле ни смысла, ни пользы и все же занимаюсь им. Но хуже я или лучше, чем человек, который действует во имя благородной цели, считая себя правым? Или человек, который ищет исключительно собственной выгоды, не задумываясь о том, кто прав, кто неправ? Или все мы одинаковы?

Балагур в ответ лишь пожал плечами.

– Убиваем людей. Калечим их. Ломаем судьбы. – Говоря это, Коска испытывал не больше эмоций, чем если бы перечислял названия овощей. – Полжизни я провел, занимаясь разрушением. Еще полжизни – стремясь к саморазрушению. И ничего не создал. Ничего… кроме вдов, сирот, развалин, парочки бастардов, возможно, и великого множества блевотины. Слава? Честь?.. Моча моя и то больше стоит – от нее трава растет. – Если целью сих рассуждений было пробуждение совести, то она, не заметив этого, по-прежнему спала. – Я прошел много битв, сержант Балагур.

– Сколько?

– Дюжину? Два десятка? Или больше? Трудно провести грань между настоящим сражением и мелкой стычкой. Долгая осада, например, с многократными вылазками – это одна битва или несколько?

– Вы солдат, не я.

– Но даже я не знаю ответа. У войны нет четких граней. О чем я говорил?

– О многих битвах.

– Ах да. Их было много! И хотя я всячески старался избегать таких вот тесных схваток, частенько не получалось. Так что я хорошо себе представляю, что там сейчас творится. Со всех сторон мельтешащие клинки, щиты, копья. Давка, духота, зловоние пота и смерти. Ничтожный героизм и мелкие подлости. Растоптанные ногами гордые флаги и благородные люди. Отрубленные конечности, бьющая фонтанами кровь, расколотые черепа, вывалившиеся кишки. – Коска поднял брови. – Надо думать, еще какое-то число утонувших, учитывая обстоятельства…

– Сколько, по-вашему?