Лучше подавать холодным.

- Значит по десять. - Перемешивание продолжилось. - Да уж, вот это я понимаю - культурно. Ничего кроме карт, пока другие воюют, да? Как в старые времена.

- За исключением Эндике, Сезарии и Сазайна.

- Кроме них, - согласился Коска. - Ну что. Ты раздаёшь или я?

Дружелюбный зарычал, высвобождаясь от обломков. Трясучка был в паре шагов, на другой стороне кучи сломанного ценного

дерева и слоновой кости, погнутой меди и спутанной проволоки, что составляло останки клавесина герцога Орсо. Северянин

перекатился на колени, всё ещё со щитом в руке, всё ещё сжимая топор в другой, кровь бежала по скуле от пореза как раз над

мерцающим металлическим глазом.

- Ты, счетоводное хуйло! Я хотел сказать, что моя распря не с тобой. Но теперь она с тобой.

Они медленно поднимались, следя друг за другом. Дружелюбный вынул из ножен кинжал, из куртки - тесак, потёртая рукоять знакомой гладью легла на ладонь. Теперь он мог забыть обо всём хаосе в садах, обо всём безумии во дворце. Мужчина против мужчины, один на один, как положено и привычно по Безопасности. Один да один. Чистейшая арифметика, о которой он только мог просить.

- Погнали, - сказал Дружелюбный, и усмехнулся.

- Погнали, - прошипел сквозь стиснутые зубы Трясучка.

Один из наёмников, тех, что разносили комнату вдребезги сделал полшага им навстречу. - Какого чёрта вы...

Трясучка одним махом перепрыгнул обломки, секира засияла дугой. Дружелюбный припал вправо, пригибаясь под ней,

дуновением от неё вздёрнуло его волосы. Его тесак зацепил край трясучкиного щита, уголок клинка проскрежетал и впился

северянину в плечо. Тем не менее не достаточно, чтобы вышло большее, чем порез. Трясучка быстро извернулся кругом,

секира, вспыхнув, понеслась. Дружелюбный проскользнул, огибая её, слыша как она врезалась в обломки рядом с ним. Он

пырнул ножом, но северянин уже подставил щит, закрутил его, выдёргивая кинжал из кулака Дружелюбного, со стуком отбрасывая его на гладкий пол. Он рубанул тесаком, но Трясучка прижался вплотную и плечом перехватил локоть Дружелюбного, лезвие хлопнуло по незрячей стороне его лица и оставило под ухом кровавую царапину.

Дружелюбный отступил на полшага, отводя тесак для бокового удара, не давая Трясучке места использовать топор. Тот вместо этого бросился вперёд прикрываясь щитом, принял на него летящий тесак Дружелюбного и отбил к верху, хрипя как бешеный пёс. Дружелюбный двинул его в бок, стараясь как следует провести удар в обход той большой круглой деревяшки, но Трясучка больше весил и уже разогнался. Дружелюбного отбросило в дверь, косяк долбанул его по плечу, щит впечатался в грудь, неумолимо набирая скорость. Его башмаки брыкнулись по полу, затем пол ушел из под ног. Он падал. Затылок ударился о камень, его тряхнуло, подбросило, переворачивая снова и снова. Он сипел и хрипел, вокруг него закружились свет и тьма. Ступеньки. Падение со ступеней, и самое худшее, что он даже не мог их сосчитать.

Он снова зарычал, медленно приподнимаясь с подножия лесницы. Он оказался на длинной кухне, сводчатом подвале, освещённом маленькими окошками на самом верху. Левая нога, правое плечо, затылок - всё пульсировало, щека в крови, разорван рукав и щиплет длинная царапина на предплечье, кровь на штанине, наверное он порезался собственным тесаком, когда падал. Зато все части по прежнему шевелились.

Трясучка стоял наверху пролёта из четырнадцати ступеней, два раза по семь, большим чёрным силуэтом с единственным светящимся глазом. Дружелюбный поманил его.

- Спускайся.

Она продолжала ползти. Это всё, что она могла делать. Подтягивать себя на один шаг за один раз. Смотреть только вперёд, на рукоять меча работы Кальвеса в углу. Ползти, и харкать кровью, и желать, чтобы комната стояла спокойно. Весь долгий путь её спина чесалась, пощипывала, в ожидании когда в неё вонзится Трясучкин топор, принося ей тот позорный конец, который она заслужила.

По крайней мере одноглазое чмо наконец заткнулось.

Рука Монзы сомкнулась вокруг рукояти и она перекатилась, рыча, махая перед собой клинком, как трусиха может махать в ночи факелом. Там никого не было. Только рваная дыра в перилах на краю галереи.

Она вытерла кровоточащий нос рукой в перчатке, медленно становясь на колени. Головокружение проходило, рёв в ушах стих до мерного постукивания, лицо - пульсирующее месиво, казалось распушим вдвое по сравнению с обычным размером. Она пошаркала до разломанных поручней и вгляделась вниз. Трое наёмников, занятых разрушением комнаты всё ещё были там, стояли под галереей, таращившись на разломанный клавесин. Ни следа Трясучки, и заодно ни намёка, что произошло. Но на уме у Монзы было другое.

Орсо.