Лучше не бывает

– Мерзкий запах, да? – сказал Макграт, который все еще стоял на коленях у клетки и наблюдал за ним. – Но это не только от птиц, знаете. Это – от него.

– От него?

– Мистер Р., от него исходил жуткий запах. Вы никогда не замечали?

Дьюкейн действительно замечал, что от Рэдичи плохо пахло. Однажды он слышал, как клерки в офисе зубоскалят по этому поводу.

– Ладно, если мы все посмотрели, нам лучше уйти, – сказал Дьюкейн.

Он вернулся к алтарю. Золотая ряса с черным рисунком, изображавшим верхушки елей, валялась на матрасе. Дьюкейн заметил сейчас, когда свеча близко освещала ее, что она была потрепана и грязна, вдоль каймы с одной стороны расплылось неправильной формы коричневое пятно.

– Есть что-нибудь еще?

– Вы многое увидели. Больше в этой комнате ничего интересного нет. Вот только эти жестянки, в них больше ничего нет, кроме спичек и сигарет мистера Р., благослови его Господь! Под столом – ничего, кроме старых голубей. Но вы поищите сами, сэр, поищите сами.

Дьюкейн обошел комнату со свечой и потом повернулся лицом к Макграту, который стоял спиной к тау-кресту и внимательно наблюдал за Дьюкейном. Дьюкейн увидел, что Макграт подобрал хлыст и сейчас теребил его тонкий болтавшийся кончик пальцем левой руки. Голубые глаза Макграта были пусты.

Мерзость всего этого, думал Дьюкейн, вот что ставит в тупик. Это зло – мерзко, это что-то маленькое и запертое, прах, осыпающийся с паутины, пятно крови на одежде, кучка мертвых птиц в упаковочном ящике. Что бы ни было то, что так увлекало Рэдичи и чем он занимался, то, что окружало его, висело над ним – этот запах разложения не имел силы и величия. Здесь присутствовали одни маленькие силы, грязные, не имеющие благодати. Если самого зла недостаточно, чтобы человек был проклят, то одна эта чернота могла уничтожить его душу. Оно во мне, думал Дьюкейн, продолжая смотреть сквозь пустоту голубых глаз Макграта, тоже уставившегося на него. Зло – во мне. Существуют демоны и силы вне нас, Рэдичи играл с ними, но это карликовое зло. Великое зло, реальное зло внутри меня. Это я – Люцифер. При этой мысли темнота внутри него всколыхнулась подобно свежему воздуху. Чувствовал ли и Рэдичи этот разлив черного благословения, когда он стоял перед перевернутым крестом и ставил кубок на живот обнаженной девушки?

– В чем дело, сэр?

– Ничего, – ответил Дьюкейн. Он поставил свечу на ближайший стол. – Я чувствую себя немного странно. Нехватка воздуха.

– Присядьте на минуту, сэр. Вот стул.

– Нет, нет. Что означают эти странные знаки на стене за вами?

– Да так, ничего особенного. Солдаты, наверно.

Дьюкейн перегнулся через матрас и уставился в белую стену. Это была стена из беленого кирпича, и она казалась оклеенной бумагой, потому что была вся плотно покрыта граффити – от потолка до пола. Обычные послания и заметки, около которых были поставлены даты – все военного времени. Мужской половой орган был широко представлен в разнообразном контексте. Разукрашенная стена позади креста неожиданно создала дружескую и человеческую, почти добрую атмосферу.

Некоторые записи показались Дьюкейну более близкими по времени – они были начертаны голубым фломастером. Они были написаны поверх солдатских надписей. Там были аккуратно начертанные гексаграммы и пентаграммы. Подальше маленькой аккуратной рукой Рэдичи было начертано «Асмодей, Астарот» и под этим – изречение: «Делай что хочешь – вот суть закона». Прямо над крестом виднелся большой голубой квадрат; передвигая свечу, Дьюкейн заметил, что в него вписаны заглавные буквы. В таком порядке:

О Y P A T E A

Н R О Т A S R

C O P E R A D

Е Т Е N Е Т О

E A R E P O M

D S A T О R I

O A R S U N А

– Что это значит?

– Господи, сэр, я не знаю. Это какой-то забавный иностранный язык. Мистер Рэдичи однажды написал это. Он предупредил, чтобы я случайно не стер эту надпись, когда прибираю.

Дьюкейн вытащил записную книжку и скопировал буквы в квадрате на последнюю страничку.

– Пойдемте, – сказал он Макграту.

– Одну минутку, сэр, – ответил Макграт.

Они стояли, склонясь над столом на козлах, на котором был помещен крест. Освещенный сзади свечами, крест отбрасывал им на руки причудливые тени. Макграт цеплялся за край стола левой рукой, а Дьюкейн – правой. Макграт держал хлыст в правой руке, опустив его к ноге. Дьюкейн перегнулся через стол и очень осторожно, почти ласково взял хлыст у Макграта и, крутанув, бросил его на матрас. Когда его пальцы прикоснулись к руке Макграта, он очень ясно увидел лицо и плечи Макграта, как будто бы вписанные в светлый овал, – золотые волосы, узкое бледное лицо, ясные голубые глаза. Это зрелище показалось ему новым. Дьюкейн подумал: я впервые осознал, что он молод, нет, нет, я впервые понял, что он красив. Его рука на столе напряглась, оцарапав столешницу ногтями.

– Не будем ссориться, сэр, верно?

– Мы и не ссорились, – сказал Дьюкейн, помолчав. Он медленно шагнул назад.