Ложь без спасения

– Я была такого же мнения, – кивнула Жанна. – В Париже я жила всего через два дома от Камиллы, и у меня дочь того же возраста, что и Бернадетт. Они дружили между собой, и я старалась, чтобы они часто играли вместе. Мне хотелось хотя бы Бернадетт немного вытащить из изоляции. И в связи с этим я неизбежно общалась с Камиллой. Она, с одной стороны, не хотела этого, но с другой, видимо, понимала, что ради своего ребенка ей придется немного поступиться. Так мы познакомились немного ближе.

– Ей было тридцать три, когда она умерла, – сказала Моник. – Слишком молодая, чтобы быть настолько несчастной, не правда ли?

– Она просто не могла прийти в себя после смерти мужа. Он был ее большой любовью, как она однажды призналась мне. И ему даже не удалось увидеть своего ребенка. Камилла просто уже не могла радоваться жизни.

– Да, – согласилась Лафонд. – А ведь она была такой красивой женщиной! Вокруг нее могли бы крутиться дюжины мужчин.

Жанна напряглась всем телом – почти незаметно, но Моник почувствовала это движение.

– Вы что-нибудь знаете? – спросила Верзини. – Я имею в виду об этом мужчине?

Теперь Моник была сбита с толку.

– Нет. А почему вы спрашиваете?

– Я здесь именно поэтому, – стала объяснять ее гостья. – Потому что была одна история, которая… в общем, которая не выходит у меня из головы с тех пор, как я прочитала… с тех пор, как я узнала об этом ужасном несчастье.

– Вы прочитали об этом в Париже?

– Была лишь маленькая заметка. Здесь, на юге, в прессе наверняка раздули целую сенсацию… Но и у нас обращались к населению с просьбой оказать содействие полиции – в конце концов, Камилла ведь жила в Париже.

– Если, как вы говорите, была какая-то история, то почему вы не обратитесь в полицию?

– Потому что я так неуверена… я не хотела бы осрамиться, – призналась Жанна, и Моник заметила в ней инстинктивный страх и антипатию, которые многие испытывают ко всему, что связано с полицией. – Я знаю… знала Камиллу четыре года, – продолжала она, – с тех пор, как та впервые прокатила коляску со своей новорожденной дочкой мимо моего дома и я заговорила с ней… Я знала ее только депрессивной и замкнутой. Однако в прошлом году, в сентябре, когда Камилла вернулась отсюда в Париж, она показалась изменившейся. Я даже точно не могу сказать, что это было. Она все еще казалась углубившейся в себя и тихой, но все-таки ее глаза не были такими печальными, а ее редкая улыбка не была больше такой измученной. Я была рада за нее и думала, что время все-таки постепенно лечит все раны.

Парижанка поигрывала со своим стаканом. Она казалась очень сосредоточенной.

– А потом, в январе этого года, когда Камилла вернулась из Сен-Сира после рождественских каникул, она показалась мне очень удрученной. Ее, казалось, беспокоила какая-то проблема, помимо ее обычного горя. Я спросила Камиллу о причине, но она ответила, что всё в порядке. Я поняла, что она не хочет говорить об этом. На Пасху Камилла снова поехала сюда, и на этот раз у нее был более ободренный вид, когда она вернулась. Она избавилась от какой-то тяжести. Я не осмелилась еще раз спросить ее об этом, но незадолго до того, как в июне Камилла снова отправилась сюда, я смогла уговорить ее сопроводить меня с детьми на однодневную поездку в «Диснейленд». Это было маленьким чудом, потому что Камилла, как правило, отправляла меня на всякие развлечения одну с девочками, а сама оставалась дома. Она осталась довольна проведенным днем – прямо-таки растаяла, – а вечером даже пришла ко мне посидеть с бокалом вина. Моего мужа не было дома, дети играли, и, может быть, вино немного развязало ей язык. Она сказала, что радуется предстоящему лету и что она уже давно не ездила в свой домик у моря с таким легким сердцем… Я спросила ее о причине этого, и Камилла рассказала, что прошлым летом познакомилась здесь с мужчиной, и вначале казалось, что из этих отношений может сложиться что-то серьезное… Конечно же, у нее было чувство вины перед умершим мужем, но у нее появилось такое ощущение, что ей, возможно, еще раз улыбнется счастье.

– Я бы от всего сердца ей этого пожелала, – искренне сказала Моник. – Мне нравилась Камилла Раймонд.

Жанна продолжала поигрывать со своим стаканом, не выпив из него ни глотка.

– Я тоже, видит бог! Но она сказала мне, что на рождественские праздники выяснила: что-то там неладно. И прекратила эти зарождающиеся отношения.

– А что там было неладно?

– Об этом она не хотела ничего говорить. Только сказала, что этот мужчина долгое время не хотел принимать ее решения расстаться. Он постоянно звонил ей и давил на нее. И только на Пасху, когда между ними состоялся еще один прямой разговор, он, видимо, понял, насколько серьезно ее решение. Он больше не объявлялся, и Камилла решила, что этим летом он оставит ее в покое.