Ловцы жемчуга

Но Абдаллах покачал головой. Казалось, лицо его было из темного стекла. Было видно, как на запястье дрожала голубая жилка, она билась так часто, что, казалось, сейчас лопнет, и брызнет кровь, если в его жилах таковая имеется. Господин Бабелон во всяком случае очень в этом сомневался. За несколько недель Абдаллах превратился в сгусток нервов, и его слабое сердце, конечно, долго не выдержит. С его лица исчезло выражение упрямой жестокости, оно стало мягким и безвольным; для жестокости нужна воля, а у Абдаллаха ее больше не было. Это уже не был Абдаллах — Раб Божий, это был раб эль-кната и господина Попастратоса.

Господин Бабелон встал.

— Жаба! — крикнул он. — Ты даже не безумец, а просто идиот!

Это были первые резкие слова, которые когда-либо слетали с его уст. Минуту он стоял неподвижно… Потом вышел, не попрощавшись, не забыв, однако, забрать вечное перо. Печальный, вошел он в кабинет хозяина.

— Я побежден, — глубоко поклонился он господину Попастратосу и подал ему пачку расписок. — Я старый чурбан…

— Удача — как женщина, — философски молвил господин Попастратос, подсчитывая цифры. — Будьте же вы мужчиной! — Он раскрыл сейф и расплатился с господином Бабелоном.

— Это правда, — отвечал господин Бабелон, пряча деньги. — Желаю вам, чтобы сын ушел не раньше отца.

— Куда? — наивно спросил господин Попастратос.

— К праотцам! — добродушно улыбнулся господин Бабелон и поспешно откланялся.

Господин Попастратос застыл за своим столом, потом торопливо поднялся по лестнице.

Абдаллах сидел в той же позе, в какой оставил его господин Бабелон; веки его дрожали, жилка на запястье пульсировала, глаза блестели.

Хозяин мрачно посмотрел на него; он не был здесь уже несколько дней, не желая переживать то неприятное ощущение, которое всегда охватывало его в присутствии Абдаллаха, и довольствовался сообщениями слуг о том, что все в порядке. Но порядка не было: эль-кнат действовал быстрей и губительней, чем это можно было ожидать; Абдаллах был слишком слаб и безволен. И сейчас господин Попастратос знал, что Абдаллах его раб, что он сделает все, что ему прикажут, что он будет лизать ему ноги за четверть вязанки кната. Но он знал и то, что, пожалуй, с эль-кнатом пора покончить… Он сел.

— Абдаллах, скоро я отправлюсь в плавание в дальние страны. Если хочешь, я возьму тебя с собой.

Абдаллах покачал головой. Он не хотел ничего, его утомляло даже безделье, и плыть куда-то казалось ему просто ужасным.

— Я буду и в Египте, — продолжал господин Попастратос. Высажусь в Порт-Саиде и поеду в Каир. В Каире есть квартал, огороженный высокой стеной, и называется он Эзбекуи. Слышал ли ты о нем?

Абдаллах качнул головой. Конечно, он слышал о квартале Эзбекуи в Каире и когда-то очень стремился побывать в нем, провести там хоть несколько ночей. Но сейчас он был утомлен, и качнуть головой легче, чем кивнуть и потом объяснять что-то.

Минуту господин Попастратос молча грыз ногти.

— А хочешь быть Господином Жемчугом, Абдаллах? — сказал он, наконец.

И тут в Абдаллахе что-то дрогнуло. Он поднял голову.

— Хочу! — воскликнул он страстно. — И буду! Но что случилось? Али Саида больше нет? Ты что-то скрываешь от меня, грязный руми?

В голосе его слышались угрожающие нотки. Какие-то скрытые силы проснулись в его душе и превозмогли странную летаргию, одолевавшую его. Была ли это жажда могущества, жажда славы, единственная жажда, которая еще влекла его, если не считать воды и кната? Господин Попастратос не знал. Но он почувствовал, что задел больное место.

— Нет, твой отец пока жив, — сказал он. — Я не стал бы скрывать от тебя его смерти. И я не стану скрывать еще одной вещи: если ты хочешь стать Господином Жемчугом, ты должен отказаться от кната. Хотя бы на время.

Ты очень жаден и тороплив… Ты так тороплив, милый юноша, что можешь обогнать даже Али Саида. И тогда ты никогда не сможешь стать Господином Жемчугом, никогда, ведь покойник может стать только Господином Вечности…

И господин Попастратос засмеялся, ему казалось, что сегодня он очень остроумен. Но улыбка, неуместная улыбка, тут же сбежала с его лица.

— Ну, Абдаллах, отказываешься от кната? Стоит сделать это ради того, чтобы быть Господином Жемчугом.

Абдаллах кивнул головой. Да, ради этого можно многим пожертвовать.

— Сегодня ты уже не получишь кната, Абдаллах! — подчеркнул господин Попастратос. — Хочешь, не хочешь, а так надо! Я твой друг, а дело идет о твоем здоровье!

Абдаллах снова кивнул. Он вдруг понял, как близка смерть. Раньше он никогда не думал об этом. У него не было для этого ни времени, ни повода; он без устали бродил по садам, созданным его воображением, и ласкал женщин, которых не существовало. Но сейчас мысль его обрела способность охватить все это, и он видел все это так ясно, словно блеск глаз сделал его ясновидящим. Он кивнул. Да, он все понимает и со всем соглашается.

И господин Попастратос возвратился в свою канцелярию, от всего сердца благодаря господина Бабелона за его предостережения.

Но его спокойствие было нарушено уже через два часа: прибежала старая Рифа и сообщила, что Абдаллах требует кната.