– С шахматной доски исчезнут башни, кони и слоны. Останутся пешки, которыми намного проще управлять, – продолжал Риттер.
– Вас бы повесили за эти слова.
– А вы обязаны донести, – подытожил он твёрдо.
– Я ничего не слышал, мастер Риттер. Ничего, кроме рассуждений пьяного поэта, посвящённых шахматной тактике.
– У меня было видение, Мордимер, – сказал он, снова понижая голос до шёпота.
– Видение?
– Кошмар, если хотите. – Я посмотрел в его глаза. Они были мёртвыми и стеклянными. – О Тёмном Жнеце, косящем людей как пшеничное поле. Я видел опустошённые деревни и штабеля, сложенные из трупов. – Он вздрогнул. – День за днём, когда сплю...
– Не играйте в святого Иоанна. – Я похлопал его по плечу. – Хватит нам и одного Апокалипсиса.
Он встряхнулся, наклонил кубок, но оказалось, что он пуст, так что он щедро долил себе вина. Выпил до дна.
– Мы все умрём, – сказал он, глядя над моей головой, как будто только что увидев над ней картину мрачного будущего.
– Хайнц, Хайнц, Хайнц, ты хотел жить вечно? Как это было бы скучно!
Он посмотрел на меня и вдруг рассмеялся. Пока невесело, но тем не менее.
– Ну а пока: давайте выпьем, – предложил он и посмотрел мне прямо в глаза. – Я хотел бы, чтобы кто-то держал меня за руку, когда я буду умирать...
– Риттер, Бога ради, вы ещё слишком молоды, не думайте о смерти!
– Мы все умрём, – повторил он. – Ты, я, они. – Он обвёл рукой, и я понял, что он имеет в виду весь мир.
– Когда-нибудь, – произнёс я чётко. – Мы все когда-нибудь умрём. Не сегодня и не завтра. Когда-нибудь.
– Я недавно видел прекрасную Илону, – сменил он тему. – Она просила передать вам тёплый привет. Вы хорошо над ней поработали, мастер Маддердин, если она питает к вам настолько большую нежность.
–Осторожней со словами, Хайнц! – Я заметил, что я, сам не знаю зачем, вскочил со стула, и уселся обратно. – Осторожней со словами, – повторил я.
– Но я ничего не сказал…
– Вы говорите о ней непристойности!
– А когда вы... – Он посмотрел на меня и на мгновение замолчал. – Извините, пожалуйста, – добавил он смиренно. – Тем не менее, я могу только сказать, что она вспоминает вас с сестринской любовью.
– Ей хорошо живётся?
– При том содержании, которое вы ей обеспечили? Бросьте шутить... Гораздо лучше, чем мне... У вас есть планы на завтра, мастер Маддердин? – Он опять сменил тему.
– Есть. Небольшая разведка вокруг Хейма. Его Преосвященство требует от меня отчётов.
– Вы ведь ничего не знаете об армии...
– Поэтому мне нелегко будет писать рапорты, – согласился я с ним.
– Вы когда-нибудь были в бою?
Я вернулся памятью к тем временам, когда я был молод, полон энтузиазма и готов вступить в борьбу со всем миром и трудиться над его исправлением. Я вернулся памятью к полям и лесам под Шенгеном. Я вернулся памятью к крови, трупам и страху. К виселицам, которые выросли позже, словно деревья в густом лесу.
– Нет. – Я пожал плечами, ибо это не было той историей, которой я хотел сейчас с ним делиться.
– А я был! – Похвалился он. – Под Шенгеном. Ну, имперские солдаты и задали жару этому мятежному сброду! Я даже сочинил об этом балладу, жаль лишь, что мне тогда было едва, – он некоторое время подсчитывал в памяти, – семнадцать лет. Получилось плохо, конечно, по моим завышенным стандартам, – предупредил он сразу, – но многим зрелым поэтам никогда бы не удались столь изящные фразы, какие удались мне в юношеском возрасте.
– Уверен в этом, – ответил я, думая об иронии судьбы, сплетающей человеческие жизни, которая позволяет, чтобы за одним столом оказались люди, принимавшие участие в одной битве, но на разных сторонах.
– Возьмите меня в эту поездку, – попросил он. Я посмотрел на него с удивлением.
– Хочется вам тащить задницу из Хейма?
– Конечно, не хочется, – ответил он. – Но художник должен быть свидетелем события, которое увековечивает в своих произведениях. Если, конечно, место и время это позволяют...
– Ну, езжайте, – согласился я. – Мне, по крайней мере, будет с кем поговорить, а то тебе мои солдаты, – я махнул рукой, – смеха достойны...
Беседы с Риттером, как правило, заканчивались пьянством до утра, но на этот раз я не позволил такого поворота дел. Риттер призывал к продолжению разговора и пьянки. Заговаривал даже о каких-то знатных дворянках, которых он хорошо знает, и которые дадут нам всё, что только пожелаем, если соизволим облегчить им их тяжёлую долю. Но я не дал себя соблазнить.
– Хайнц, если утром вас не будет у таверны, поеду один, – предупредил я его.
– Конь, – внезапно испугался он. – У меня же нет коня!
– Я дам вам жеребца, – пообещал я. – Только не упадите и не сломайте ничего.
– Вообще-то я отличный наездник. Сам князь Тассельхоф заявил, что я просто великолепно управляю скакуном, – парировал он почти обиженным тоном.
– И это замечательно, – обрадовался я. – Потому что завтра мы весь день проведём в седле.
Было довольно забавно наблюдать, как вытягивается его физиономия.
– Доброй ночи, господин Риттер.
– Без вина, без девки… Чем она добрая? – Он ушёл, бормоча себе под нос.