Читаем Ловите принца! (Щепки на воде) полностью

После мастера было рукой подать до рыцаря, и Альвар пару раз намекнул парням об этом. Поэтому Пек и Ларик нисколько не жалели, что променяли мордобойное дело папаши Влоба на доспехи и кафтаны воинов Илидола. Рыцарь города — такое звание обещало многое: постоянное жалование, жилье в одном из лучших постоялых домов города, снаряжение и доброго боевого коня, — все это Илидол был готов предоставить своим самым лучшим защитникам. А еще — всеобщее уважение и почитание, благосклонность и любовь девушек. И Пек с Лариком твердо вознамерились дослужиться до всех этих благ.

— Представляешь, братишка, — мечтательно, а потому протяжно, говорил Пек другу, когда они дежурили на дозорной площадке Красной башни, — доспехи с насечками, цепь рыцаря, золотые шпоры — красота, слава…

— Угу, — коротко соглашался Ларик.

Он был занят тем, что отрабатывал хитрую комбинацию с мечом, которую еще утром показал ему и другим новобранцам Пек. Для успешного завершения требовались большие скорость и точность, а этим Ларик пока не мог похвастать. К тому же, его рука не часто держала такое благородное оружие, как меч. Палка, дубинка были привычнее. Потому и старался парень — повторял удар за ударом, поворот за поворотом, стараясь отточить движения.

— Легче, легче, — сделал замечание Пек. — Ты так рукоять сжал, будто это живая рыба, и она сейчас улепетнет. Руку расслабь, пусть клинок ударяет с лету, как хлыст. Дай ему волю.

Юноша отошел от бойницы, в которую просматривал расстилавшиеся за крепостной стеной поле, Коровьи холмы и дальний лес, взял руку Ларика в свою, покрутил ее кисть, словно проверяющий суставы доктор, и недовольно нахмурился:

— Запястье как деревянное — гибкости никакой. Разминать надо. Вот смотри, — и тут же показал приятелю несколько нехитрых упражнений для кисти и предплечья. — Делай каждый день да по несколько раз — результат будет. Пойми: чем гибче рука, тем больше твои возможности в фехтовании, — улыбнулся, поймав себя на том, что слово в слово повторяет поучения мастера Германа. — Это тебе не кулачный бой.

— Да уж, понимаю, — проворчал Ларик, глядя на свое запястье, как на злостного предателя. — Только не понимаю, откуда ты такие премудрости знаешь? Самого капитана уделал, да так красиво…

— Подумаешь, — юноша пожал плечами, — зато моими стараниями вы все скоро так сможете.

— Не скажи: не точно так. Вот посмотри на меня: раз, наверно, сотый прием повторяю, а толку мало. Тут не день и не два надобно. А некоторым из солдат и жизни мало будет.

— Ты не прав. Тит-Лис делает заметные успехи. И Карл тоже. А они наравне с тобой обучаются. Дело в старании и желании. Ты просто ленив, — Пек хитро подмигнул другу.

Ларик нахмурился и погрозил другу кулаком:

— Может фехтование мне и не поддается, но репу начистить одному воображале я еще в состоянии.

— Ну, не сердись, — захохотал юноша, — я ж специально тебя подначиваю, чтоб ты бодрее мечом махал. А вообще, мой тебе совет — не забывай про свою дубинку. Она не менее грозное оружие. А то, что благородства ей не хватает, так это глупости. Какая разница, от чего помирать — от доброго удара по голове или от вспоротого живота? Смерть, в любом случае, никому не мила, — сказал и вдруг засомневался.

'Смерть на самом деле разная, как и жизнь человеческая, — блеснула мысль. — 'Как жил, так и умер' — так вроде говорят старики. Что-то есть в этих словах, что-то правильное…

Пек присел на край бойницы и с наслаждением принял в лицо свежий порыв осеннего ветра. Он был полон чуть кислых ароматов увядания — от запахов опавшей листвы из пущи, которая багряно-желтыми шапками расцветила горизонт. По сероватому небу быстро неслись рваные облака, обещая скорую порчу погоды.

Рука сама потянулась в небольшую корзину с перекусом — ее им дал толстый повар Гурик, чтоб не скучно дежурилось парням на верхотуре. Пальцам тут же попалось гладкое, большое, круглобокое яблоко. Юноша улыбнулся — этот сорт он любил: ярко-желтые плоды, сочные, ароматные и с сильной кислинкой. Особенно вкусно было есть их со свежим ломтем белого хлеба. Пек жевал и улыбался, вспоминая, как первый раз попробовал эдакое 'кушанье' на берегу Резвой реки, после встречи и драки с Лариком.

Приятель, оставив меч у стены, тоже наведался к корзине, выудил оттуда пару груш и захрустел, по очереди вгрызаясь крепкими зубами в твердые темно-зеленые бока фруктов.

— Как думаешь: что будет дальше? — спросил спустя пару минут энергичного жевания Ларик.

— Я вижу два варианта, — пожал плечами Пек, выбрасывая огрызок в окошко — тот полетел за крепостную стену и шлепнулся в ров. — Первый — мы откупаемся, живем спокойно и постепенно забываем о лорде Гае. Второй — лорда Гая не устраивает наше самовольство, и он спешит поспешает к стенам Илидола, чтоб навешать нам люлей.

— Нда, — озадаченно нахмурился Ларик, сильным броском посылая останки груш туда же — в ров. — А я вижу еще третий вариант: лорд Гай забирает откуп, никаких свобод Илидолу не дает и спешит-поспешает вешать нам люли. Согласись: может и такое случится…

— Ого, — теперь и Пек нахмурился.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза