– Могу немного
– Я увижу. Я не уеду до этого. Думаешь, я хочу пропустить пьесу? – сказал я. – Я что сделаю, я пожалуй останусь у мистера Антолини, может, до вечера вторника. А потом приду домой. Если получится, позвоню тебе.
– На, – сказала старушка Фиби. Она пыталась отдать мне капусту, но не могла найти мою руку.
– Где?
Она вложила капусту мне в руку.
– Эй, мне не нужно столько, – сказал я— Дай просто два бакса, и все. Кроме шуток – на.
Я попытался вернуть ей, но она не брала.
– Можешь взять все. Потом вернешь. Принесешь на пьесу.
– Сколько здесь, господи боже?
– Восемь долларом и восемьдесят пять центов. Шестьдесят пять центов. Я кое-что потратила.
Затем вдруг я заплакал. Ничего не мог поделать. Тихо так, чтобы никто не услышал, но все равно. До черта Фиби напугал, когда заплакал, и она давай меня успокаивать, но если тебя прорвало, уже не перестанешь на
Почему-то выбраться из дома оказалось намного, блин, легче, чем забраться. Хотя бы уже потому, что мне было почти пофигу, поймают меня или нет. Правда. Решил, поймают, так поймают. Мне этого почти хотелось.
Я спустился по лестнице, не поехал лифтом. По черной лестнице спустился. Чуть шею себе не свернул, обходя миллионы мусорных ведер, но все же выбрался. Лифтер меня даже не увидел. Наверно
24
У мистера и миссис Антолини такая роскошная квартира на Саттон-плейс, там гостиная на две ступеньки ниже остального уровня, бар и все такое. Я так частенько бывал, потому что после того, как я ушел из Элкнтон-хиллс, мистер Антолини частенько приходил к нам домой на обед, посмотреть, как я поживаю. Он тогда не был женат. А потом, когда он женился, я частенько играл в теннис с ним и миссис Антолини, в Вест-сайдском теннисном клубе, в Форрест-хиллс, на Лонг-айленде. Миссис Антолини там своя. Денег у нее куры не клюют. Она лет на шестьдесят старше мистера Антолини, но они, похоже, неплохо ладят. Хотя бы уже потому, что оба такие интеллектуалы, особенно мистер Антолини, только он больше остроумен, чем заумен, когда ты с ним общаешься, примерно как Д. Б. А миссис Антолини довольно серьезна. У нее довольно сильная астма. Они оба – он и миссис Антолини – читали все рассказы Д. Б., и когда Д. Б. собрался уехать в Голливуд, мистер Антолини позвонил ему и сказал не уезжать. Но он уехал. Мистер Антолини говорил, что если кто-то умеет писать, как Д. Б., ему нечего делать в Голливуде. Практически слово в слово, что я говорил.
Я бы дошел до их дома пешком, потому что не хотелось тратить ничего из фибиной рождественской капусты без необходимости, но на улице мне стало как-то не по себе. Меня как бы шатало. Так что поехал кэбом. Не хотел, но поехал. Пришлось еще чертовски долго
Когда я позвонил в дверь – лифтер, козел,
– Холден, мальчик мой! – сказал он. – Боже, он вырос еще на двадцать дюймов. Так здорово тебя видеть.
– Как поживаете, мистер Антолини? Как миссис Антолини?
– Мы оба цветем и пахнем. Давай-ка эту куртку, – он снял с меня куртку и повесил. – Я ожидал, что ты возникнешь с младенцем на руках. Некуда податься. Снег у тебя на ресницах, – иногда он такой остроумный. Он повернулся и прокричал на кухню: – Лиллиан! Как там кофе?
Лиллиан звали миссис Антолини.
– Уже готов, – прокричала она. – Это Холден пришел? Здравствуй, Холден!
– Здравствуйте, миссис Антолини!
У них всегда приходится кричать. Просто потому, что они двое никогда не находятся в одной комнате. Даже как-то странно.