Читаем Lost structure полностью

Ему приходится быть социологом, политиком, психологом, антропологом, семиологом... И то, что

он работает в команде, в компании семиологов, антропологов, социологов или политиков, не

особенно меняет положение дел, хотя и помогает принять более адекватные решения

Вынужденный искать и находить формы, смысл которых в том, чтобы в свою очередь придавать

форму системам, на которые его власть не распространяется, вынужденный выстраивать такой

язык, как язык архитектуры, который всегда будет говорить что-то, непредусмотренное

собственным кодом (чего не происходит со словесным языком, который на эстетическом уровне

может проговаривать свои собственные формы, чего нет в живописи, которая в случае

абстрактной живописи изображает свои собственные законы, и чего подавно нет в музыке, поглощенной постоянной реорганизацией синтаксических отношений внутри своей собственной

системы), самим характером своего труда архитектор осужден быть последним и единственным

гуманистом нашего времени, ибо как раз для того, чтобы быть узким специалистом, професси-

оналом, а не мудрствовать вообще, он должен мыслить глобально

37 О том, как осуществляются процессы кодификации на уровне "последних" структур, см , например, Christopher Alexander, Note sulla sintesi della forma, Milano, 1967 Сопоставление метода Александера со

структуралистскими процедурами см Maria Bollerò, Lo strutturalismo funzionale di C Alexander, in "Comunità", 148-149, 1967

254

III. Заключение

III.1.

Все сказанное наводит на мысль о том, что архитектура склонна изобретать "слова" для

означивания "функций", не ею установленных

Но можно придти и к прямо противоположной мысли архитектура, коль скоро выделен вне ее

существующий код функций, которые она осуществляет и означивает, опираясь на систему

стимулов-означающих и предписывая законы событиям, заставит, наконец, человечество жить по-

другому.

Перед нами два противоположных мнения, и оба ошибочных, ибо они фальсифицируют

представление о миссии архитектора В первом случае архитектор всего лишь исполнитель

решений социологов и политиков, которые решают где-то там за него, а он всего лишь поставляет

"слова" для говорения "вещей", ход которых не он предопределяет

Во втором случае архитектор (известно, насколько эта иллюзия сильна в современной

архитектуре) становится демиургом, творцом истории 38.

Ответ на это уже содержался в выводах, к которым мы пришли в B.3.III 4. архитектор проектирует

первичные подвижные функции и вторичные открытые.

III.2.

Вопрос прояснится, если мы обратимся к прекрасному примеру — Бразилиа.

Рожденная в исключительно благоприятных обстоятельствах с точки зрения архитектурного

проектирования, максимально свободного в принятии решений, Бразилиа была затеяна по

решению политиков буквально с нуля и задумана как город, призванный воплотить новый стиль

жизни и одновременно сделаться посланием человечеству, городом, в котором осуществятся

идеалы демократии, городом-первопроходцем, прокладывающим пути в неведомое, победой наци-

www.koob.ru

онального самосознания молодой страны, пребывающей в поисках своего собственного лица.

Бразилиа должна была стать городом равных, городом будущего.

Спроектированная в форме самолета или птицы, простирающей свои крылья над приютившим ее

плоскогорьем, она сосредоточила в своем фюзеляже, или туловище, все то, что относится к

осуществлению вторичных функций, преобладающих по отношению к первич-

38 Решительно опровергает эту иллюзию Витторио Греготти, Il territorio dell architettura, cit.

255

ным: расположенные в центральной части административные здания были призваны коннотировать

прежде всего символические ценности, вдохновленные стремлением молодой Бразилии к

самоопределению. Напротив, два крыла, сосредоточившие в себе жилые массивы, должны были

обеспечить преобладание первичных функций над вторичными. Огромные блоки жилых массивов, вдохновленные Ле Корбюзье суперкварталы должны были позволить как министру, так и курьеру

(Бразилиа город чиновников) проживать бок о бок и пользоваться одними и теми же службами, которые каждый блок, состоящий из четырех зданий, предоставлял своим жильцам (от супермаркета

до церкви, школы, клуба, больницы и полицейского участка).

Вокруг этих блоков пролегают автострады Бразилиа, такие, какими их хотел видеть Ле Корбюзье —

без перекрестков с широкими развязками в форме четырехлистника.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки