Lost in the Funhouse

За четыре недели прямого эфира он стал более надежным, чем кто-либо другой в программе, и оставался загадкой, но теперь он также был загадкой, которая приобрела известность на сайте , что и было запланировано с самого начала. "Я узнал его так, как узнаю почти всех, с кем работал на шоу", - говорит Майклс. "Из-за давления возникает некая неизбежная близость. У него был настоящий энтузиазм по отношению к тому, что он делал, и он был очень мягким. Мы никогда не разговаривали подолгу - он просто говорил мне, что он будет делать". Еще до выхода шоу в эфир мы достигли доверительных отношений. Если он был полон энтузиазма по поводу того, что хотел сделать, мне не нужно было знать больше. В рамках клуба того мира, в котором я жил, он был крайним - возможно, больше, чем кто-либо другой в комедии. Было много людей, которые делали вариации на тему Ленни Брюса или делали то, что делал Ричард Прайор, но здесь был парень, выходящий из совершенно оригинального места. И вы должны были отойти в сторону и просто уважать это".

И именно в эти недели, а затем и в последующие месяцы (а потом и годы) он прозрачно обитал среди сброда Saturday Night Live, отдельный и благодушный субъект, который приходил, делал, забивал и уходил, не делясь секретом о себе более чем с несколькими из них. "Я, наверное, никогда не говорил с ним больше двух слов", - говорит Биттс, и так было во всех рядах. Но в самом начале было одно заметное исключение, и им стал Чеви Чейз, первая вспыхнувшая звезда в актерском составе, который демонстрировал нечто сродни симпатичному самодовольству ("Я Чеви Чейз, а ты нет!") и школьной учтивости, которые были чертами, диаметрально противоположными тем, которыми обладал Энди. Но Чейз, который также стал главным сценаристом, переехал в кабинет Херба Сарджента на семнадцатом этаже, где стоял диван, а вместе с диваном появился медитатор, который уже объявил эту комнату своим святилищем глубокого молчания. "Бывало, я входил, а он просто лежал на диване или занимался йогой, или не занимался", - говорит Чейз. "Но я был настолько уверен в себе и настолько обезоруживающ - по сути, мне было просто наплевать, - что у меня не было никаких проблем с тем, чтобы просто посмотреть ему в лицо. И я думаю, что тот факт, что мне действительно было наплевать, позволил ему просто быть Энди. Он знал, что меня не обманешь, и мы могли говорить обо всем на свете. Я помню, как вовлекал его в разговоры о его методе подготовки, его общем здоровье и самочувствии, его здравомыслии, его акне. Я спрашивал его, знает ли он, что он смешной, и получает ли он удовольствие от реакции на свою работу. Потому что он, похоже, никогда ничем не наслаждался. И он ответил, что да, ему действительно нравятся отклики. Он постоянно проверял себя на сцене, искал - смешно ли это, не смешно или просто странно? И ему было все равно, смешно ли это? Знаете что? Ему было не все равно. Однажды я спросил его: "Ты знаешь, насколько ты гениален?". И он снова застеснялся. Он сказал, что не знает, понял ли его кто-нибудь - смеялись над ним или вместе с ним. Но я думаю, для него что-то значило, что я спросил. В то время я был кем-то вроде кошачьей пижамы, и он это уважал. Но он также смотрел на то, что я делал, как на нечто обыденное, я думаю, учитывая то, куда он направлялся.

"Интересно, что при закрытых дверях мы много смеялись, по-настоящему смеялись. Потом он выходил из кабинета и снова становился тихим широкоскулым парнем. Но эти глаза были похожи на глаза тигра. Они постоянно озирались по сторонам в поисках свежей добычи".

 

Глава 9

 

Постоянно рискуя абсурдом / и смертью / всякий раз, когда он выступает над головами / своих зрителей / поэт, как акробат, взбирается по риму / на высокую проволоку своего собственного изготовления.....

Лоренс Ферлингетти, из стихотворения "Постоянно рискуя абсурдом"