Съемки начались в начале июня в рощах красного дерева в Санта-Крузе, и в очень жаркие дни его желатиновое лицо таяло, щеки и щеки обвисали, и он старел на сорок лет. На второй неделе съемок он уже не мог выносить отсутствия женщины. Однажды рано утром в дверь его гостиничного номера постучала тринадцатилетняя девочка и попросила автограф, он взял ее имя и номер телефона и сказал Джорджу, что планирует поддерживать с ней связь, чтобы через четыре года встречаться с ней. От скуки он позвонил в National Enquirer и рассказал смешную ложь о том, как они с Бернадетт ссорились и что режиссер Аллан Аркуш много раз выгонял его со съемочной площадки. Публицист подразделения не счел это отличной идеей. The Enquirer опубликовал эту историю. Аркуш, однако, однажды применил пистолет, чтобы заставить его выйти из трейлера. "Слушай, либо ты сейчас на съемочной площадке, либо ты труп, и мы переснимаем фильм", - полушутя сказал ему Аркуш. "Энди подумал, что это истерика", - сказал Аркуш. Энди попросил Клифтона позвонить Аркушу и сказать, чтобы тот отвязался. Однажды он вышел из очень драматичной сцены, потому что увидел на площадке шоколадку и захотел ее. Тем временем все считали, что диалоги слишком медленные; на самом деле диалоги были мучительно медленными. Джордж считал, что Аркуш использует только десять процентов комических способностей Энди. На шестой неделе съемок, вернувшись в Лос-Анджелес, один из руководителей Universal загнал Джорджа в угол и предложил, что если Энди будет приходить вовремя два дня подряд, то студия поставит в его гримерке проститутку. Энди понравилась эта идея, и в первый же день он пришел пораньше, когда руководитель сообщил Джорджу, что студийное начальство не может оправдать выделение средств на закупку проституток. Энди воспринял эту новость стоически. Через два дня Гильдия киноактеров объявила забастовку. Энди сразу же отправился в Неваду, чтобы заняться сексом.
Он снова просмотрел свой специальный выпуск на ABC, в гримерном кресле, в тот самый день, когда впервые заговорили о проститутках. И увидел в спецвыпуске прежнего себя. А ведь он только что прочитал статью критика Марвина Китмана о том, что старый он был лучше нового. Марвин Китман ненавидел нового. Как и все те люди, которые писали Рестлингу письма о том, что теперь он шовинистический высокомерный идиотский засранец. (Джордж сказал Линде начать собирать письма, потому что Джордж представлял себе книгу писем ненависти Энди Кауфмана, которую ни один издатель не захотел бы рассматривать). Джордж сказал ему, что, вероятно, гораздо больше людей, которые чувствуют то же самое, но не прислали писем. Люди думали, что он изменился, сказал Джордж. Люди больше не считают его любимым. Он немного поразмышлял над этим и спросил Джорджа: "Как ты думаешь, я все еще могу быть невинным?" И в голосе Джорджа прозвучало чуть больше беспокойства, чем обычно.