Лорна Дун

На следующий день, в понедельник утром, занявшись, как всегда, работой по хозяйству, я начал думать, как бы мне уйти в Долину Дунов незамеченным. В первый день недели это было почти невозможно, потому что и в этот день — я знал это — все, в том числе и матушка, будут пристально наблюдать за мной, задавая один и тот же воп­рос: чему я научился, каких манер нахватался в Лондоне? Но меня не было дома так долго, и Лорна и без того, на­верное, считает меня бесстыжим обманщиком, так неуже­ли же я пропущу еще один день?

Не однажды думал я о том, чтобы рассказать матушке о Лорне, о том, как я люблю Лорну. Не однажды я возвращался к этой мысли, но всякий раз откладывал свое намерение на неопределенное будущее: меня сдерживала другая мысль — о том, что отец погиб ужасной смертью от руки Дунов. Матушка лишь опечалится, узнав, кого я прочу ей в невестки, и никакими силами не смогу я пере­убедить ее. И тогда я решил — поскольку открыться мне так или иначе все равно предстояло — поговорить с матуш­кой после того, как я уверюсь в том, что Лорна любит меня. Конечно, первое время матушка будет страшно сокрушаться, но какое же это будет облегчение для меня — ничего не скрывать, не таиться, не прятаться по углам! И все же... До Лорны мне было далеко, как до луны, и то, что я так любил ее, не давало мне уверенности в ее от­ветном чувстве.

Я решил попытать счастья. Выйдя на жатву с нашими работниками, я начал работать так, что скоро оставил их далеко позади себя. Оказавшись едва доступным для сторонних глаз, я огляделся по сторонам и... дай Бог ноги!

Сначала, сам не знаю почему, я понесся на заветную скалу, и первое, что я увидел, — белый камень, покрытый черной шалью. С Лорной что-то случилось! Но когда — вчера? позавчера? месяц назад? Может быть, я безнадеж­но опоздал со своей помощью? Какое несчастье! Рискуя свернуть себе шею и не обращая внимания на ушибы и царапины, я ринулся вниз и мчался до тех пор, пока не добежал до гранитного желоба.

А дальше... Я взобрался на вершину с таким лихора­дочным нетерпением, словно от того, как скоро я одолею эту скользкую крутизну, зависело все мое счастье. Доли­на— как всегда — дышала бесконечным покоем. Птицы во множестве носились и щебетали вокруг меня, и листва сверкала в косых лучах августовского солнца, но я, стоя за скалой, ничего не видел и не слышал, потому что все мысли мои и внимание были поглощены совсем другим.

Наконец в тени деревьев показалась легкая изящная фигурка. Не думая об опасности, я бросился навстречу Лорне.

Не знаю, о чем она подумала в тот момент. Может, увидев меня, она по-женски догадалась о предстоящем объяснении, и это испугало ее, может, были на то другие причины, но ни в единой черточке ее лица не прочел я радостного удивления. Заметив это, я резко остановился, а затем медленно приблизился к ней и сказал:

— Мистрисс Лорна, я увидел шаль на белом камне и понял, что нужен вам.

— Были нужны. Но с той поры минуло более двух ме­сяцев.

Сказав это, она взглянула в сторону с таким видом, словно между нами все кончено. Дыхание замерло у меня в груди, и я почувствовал себя жестоко ограбленным: пока меня не было, кто-то завоевал ее сердце,— так, во всяком случае, я истолковал и ее тон, и ее слова. Не сказав ни слова, я хотел было повернуться, чтобы уйти, но неждан­ное горе приковало меня к месту, и я не смог сделать ни шагу. Лорна тоже собралась уходить.

И в этот момент случилось то, чего я никогда себе не позволял, но потрясение было столь велико, что я уже был не в силах совладать с собой: я всхлипнул! Лорна, услы­шав необычный в моих устах звук, живо обернулась, под­бежала ко мне, и в ее прекрасных глазах отразились жа­лость, доброта и великое удивление, словно бы она впер­вые открыла для себя, что я испытываю к ней не просто симпатию, а нечто во много раз большее. Она протянула мне руки, я осторожно взял их и прижал к своей груди.

— Мастер Ридд, я вовсе не хотела сделать вам боль­но, — нежно прошептала она.— Однако уйдемте отсюда: мы стоим на свету, а Дуны в последнее время следят за мной особенно пристально. Пойдемте в тень, Джон.

Господи, она сказала «Джон»! От радости я готов был, кажется, прыгнуть прямо в пучину.

Казалось, она не шла, а плыла по траве, а я следовал за ней, боясь только одного — потерять ее. Она шла впе­реди, а я, вглядываясь в ее прелесть и грацию, не мог насытить своих счастливых глаз.

Она привела меня в знакомую беседку, и на этот раз я не заметил окружавшего меня уюта: я видел перед со­бой только эту девушку, легкую, как пушинка, которая, стоя передо мной, все не решалась взглянуть на меня. Вдруг мельком, словно бы невзначай, она взглянула на меня, но тут же, покраснев, она опустила пушистые ресницы. Она стояла почти рядом, но я и пальцем не смел коснуться ее. Я знал, что за этими ресницами скрывается не только ее смущение, но и вся моя последующая жизнь до последнего смертного часа.

Наконец, она медленно подняла глаза, и я прочел в них и робость, и сомнение.

— Вы любите меня? — спросил я, поражаясь собствен­ной смелости.