И она озорно взглянула на меня, и это «тебя» прозвучало в ее устах так мелодично, что я уже готов был броситься к ней и прижать ее к своей груди, но, вспомнив о ее происхождении, сдержался, чему она, готовая ответить на мой порыв, нимало удивилась.
— Мистрисс Лорна, — сказал я, с трудом подбирая слова, — вы... вы должны вести себя сообразно вашему высокому титулу, а я... а на меня... а на меня вы теперь вообще не должны смотреть иначе как с жалостью.
— Именно с жалостью я и буду смотреть на тебя, Джон,— ответила Лорна, пытаясь засмеяться,— если ты и дальше будешь городить всякую чепуху.— (Моя робость и невольное обращение к ней на «вы» неприятно поразили ее.) — Я начинаю думать, что ты и твои близкие устали от меня, и вы теперь ищете предлог отослать меня назад, вернуть меня в прежнее мое несчастное состояние. Если так, скажите без обиняков, я сама уйду!
Я видел, что Лорна готова вот-вот заплакать, и только природная гордость препятствует ее слезам. И эти непоявившиеся слезы, эта ее беззащитность глубоко тронули меня, и с этой минуты я начисто забыл и о ее высоком титуле, и о своем низком происхождении.
— Родная, любимая, — воскликнул я, — самая прекрасная на свете, разве я смогу отказаться от тебя, Лорна?
— Джон, дорогой мой — самый дорогой на свете, если ты так любишь меня, почему же я должна расстаться с тобой? — спросила Лорна.
Тут уж я не смог — не захотел — сдержаться и, прижав ее к себе, крепко-крепко поцеловал. Господи, да будь она хоть четырежды графиней, будь хоть самой королевой Англии, — она моя, моя, всей душой, всем сердцем моя, и ничто, и никто не сможет встать между нами!
— А теперь, Лорна,— сказал я, не выпуская любимую из объятий, — я расскажу тебе одну трогательную историю.
- Никакая история меня не растрогает, если она не о тебе и не о моей бедной матушке.
— Она как раз о твоей бедной матушке. Достанет ли у тебя сил выслушать мой рассказ? — спросил я, удивлять, почему в такую минуту Лорна не вспомнила о своем отце.
- У меня достанет сил выслушать все что угодно. Но, хотя и я уже давно забыла свою матушку, я бы все равно не хотела услышать о ней что-то дурное.
— Она-то не сделала ничего дурного, а вот ей причинили много зла. Лорна, ты родилась в несчастливой семье.
— Лучше уж в несчастливой, чем в бесчестной,— ответила Лорна с обычной своей живостью.— Скажи мне, что я не из Дунов, и я — я полюблю тебя еще больше.
— Ты не из Дунов, Лорна, теперь я знаю это наверняка. Но из какого ты рода,— этого я не знаю.
— Но мой отец... твой отец...
- Твой батюшка погиб в Пиренейских горах от несчастного случая, а твою матушку убили Дуны. Точнее говоря, не убили, а приблизили ее конец и отняли тебя у нее.
Услышав эту внезапную трагическую новость, Лорна в бессилии откинулась на скамейке. Лицо ее стало мертвенно-бледным, но потом оно мало-помалу обрело свой прежний цвет. А я между тем проклинал себя в душе за то, что не нашел нужных слов, не сумел подготовить Лорну, и вывалил все сразу, бестолочь такая. Грудь ее бурно вздымалась от волнения, и все же она сжала мою руку, побуждая продолжить свой рассказ.
Остальное Лорна выслушала, почти не выдав себя ни словом, ни жестом, и лишь ее тихие вздохи, ее глаза, ее нежные пальчики, которыми она по-прежнему время от времени сжимала мою руку, говорили мне о том, как отдается в ней каждое мое слово. И только тогда, когда я кончил, она, наконец, дала волю слезам, оплакивая горькую участь своих родителей. Но ни единой жалобы, ни единого упрека вышним силам не сорвалось с ее уст: случившееся она восприняла как неизбежность, рок, судьбу.
— Лорна, дорогая,— не выдержал я, ибо мужчины хуже переносят пытку временем, чем женщины, — неужели ты совсем не хочешь знать, какой у тебя настоящий титул?
— Зачем? — спокойно и печально ответила Лорна - Зачем, если мне не с кем его разделить?
— Бедная моя! — невольно вырвалось у меня.
— Джон,— порывисто воскликнула Лорна,— ты... только ты... Вся моя жизнь — твоя!
— Я не могу поверить,— еле слышно, почти шепотом, проговорил я в маленькое прекрасное ушко,— ...не могу поверить, что ты и вправду любишь меня так, что готова поступиться всем на свете.
— А ты — разве ты не смог бы поступиться всем ради меня? — спросила Лорна, отойдя от меня на шаг и пытливо всматриваясь в мое лицо.— Разве ты не мог бы оставить свою ферму, свою матушку, сестер, дом,— оставить все это ради меня, Джон?
— Смог бы — смог, ни минуты не раздумывая. И ты знаешь — знаешь это, Лорна.
— Да, знаю. И потому я так тебя люблю.
Нет, ее ясные чистые глаза не лгали никогда и не лгали сейчас, и весь мир, глядевший на нас, был тому свидетелем. Я знал: каким бы высоким ни было положение Лорны, мы никогда не расстанемся, и она всегда будет моей.
И я повел ее в дом, и она упала на руки матушке, и обе залились счастливыми слезами, и Анни, стоя рядом, кусала губы, готовая в любую минуту присоединиться к ним.