«Лонгхольмский сиделец» и другие…

– Мне достоверно известно, что в Ставке к этому отнеслись взрывом негодования. Гвардейцы из окружения великого князя вне всякой меры, не стесняясь, громко критиковали решения царя и иронически рисовали последствия этого легкомысленного, необдуманного, неумного, политически неверного и просто рокового шага, который расценивается ими как тяжкая и незаслуженная обида, нанесенная Николаю Николаевичу. Отчего и последовала жестокая и беззастенчивая критика и осуждение решения государя, причем причины этого решения видели в зависти царя к возрастающей популярности великого князя, а также в интригах государыни и ее сторонников. В войсках не мыслят счастливого исхода войны иначе как под предводительством Николая Николаевича и уверены, что если до сих пор фронт еще держится, то исключительно его авторитетом и верой в него солдат. Таковы в общих чертах настроения Ставки после получения известия о намеченных царем переменах. Но мне удалось узнать главное, – загадочно изрек майор Джилрой, – гвардейцы замыслили в Ставке переворот…

– Неужели? – скептически улыбнулся Бьюкенен, словно знал или догадывался об этом.

– Да, сэр, – не заметив иронии посла, твердо сказал разведчик. – Среди гвардейцев из ближайшей свиты великого князя эти настроения чуть было не вылились в активные действия. Для обеспечения благополучного исхода войны, а отсюда и «спасения страны», ими было решено просить Николая Николаевича не подчиняться решению государя и командования не сдавать. А царя, если это будет нужно, по приезде в Могилев арестовать вместе со свитой. Представителем заговорщиков стал протопресвитер Шавельский. Насколько мне известно, выслушав предложение протопресвитера, великий князь не дал немедленного ответа, а лишь на следующие сутки приказал Шавельскому передать лицам, его пославшим, что он прежде всего верноподданный, а потому сделанное ему предложение отвергает, как провокационное, могущее поссорить его с царем…

– Все ясно! – воскликнул взволнованно Нокс. – Великий князь конечно же колебался между долгом данной им присяги на верность и долгом в отношении Отечества, которое его призывали спасать от пагубного правления Николая Романова.

– А, по-моему, он просто струсил, – брезгливо поморщился Бьюкенен. – Да и что другого можно ждать от нынешних русских генералов, которые со времен Суворова и Скобелева разучились принимать самостоятельные решения? А мы делали на него ставку, – с явным сожалением добавил он.

– Но не все еще потеряно, сэр, – многообещающе заявил майор, – одно то, что Николай Николаевич не арестовал попа и не доложил об этом неудавшемся «дворцовом перевороте» своему величественному племяннику, говорит о многом. Может быть, его время стать во главе государства и армии еще не настало?

– Может быть, вы и правы, – задумчиво пробасил посол. – Совмещать обязанности самодержца великой империи и главнокомандующего – задача непосильная для одного человека, а тем более для Николая Александровича, который, как и его знаменитый прапрадед Павел, больше любит принимать парады, чем ломать голову над стратегическими планами военной кампании и заниматься управлением страной.

– И как результат этого, Павел плохо кончил… – после небольшой паузы добавил Бьюкенен. – Такой же финал ждет и его потомка.

– Да, сэр, – услужливо поддакнул Нокс, – царь в военном деле представляет пока что неизвестную величину: его военные дарования и знания доселе ни в чем и нигде не проявлялись. Насколько мне известно, самым значительным вкладом Его Величества в развитие Российских вооруженных сил после поражения в войне с Японией было восстановление былой мощи Военно-морского флота, который бездействует сегодня в Рижском и Финском заливах Балтики.

– Вы правы, сэр, русский царь отнюдь не Наполеон, – с сожалением изрек посол. – А что вы можете сказать о начальнике штаба Ставки Алексееве?

– Генерала Алексеева могу характеризовать, как человека, стремящегося вникать в ненужные командующему такого ранга мелочи и неспособного быстро принимать решения… Он привык брать на себя решительно все и при разработке планов военных операций от этого страдает прежде всего общее руководство войсками.

– Тоже не Кутузов, – самодовольно перебил разведчика Бьюкенен. – Для нас, кто бы ни стоял во главе Ставки, лишь бы русские побольше германских корпусов на себя оттягивали. Говоря о Восточном фронте, начальник Генштаба сэр Арчибальд Меррей недавно представил Военному кабинету доклад, из которого следует, что у Германии есть всего лишь два выбора: остановиться в своем восточном наступлении на Висле, зафиксировать достигнутое и быстро повернуть на Запад или постараться продолжить наступление и достичь стратегически важной Двины.