Ломая печати

Далее тут есть лист — фирменный бланк испанского посольства в Братиславе, которое сообщает, что отослало двадцать тысяч словацких крон районному управлению в Трнаве, и требует, чтобы деньги выплатили французским офицерам, а также просит вернуть дубликат расписки о выплате, подписанной вышеупомянутыми офицерами…

В архиве есть и расписка о выплате данной суммы 13 октября 1942 года. Кассир: Худый. Подпись.

И сообщения жандармского участка о том, что офицеры поселились в корчме Антона Шутовского; что уже через неделю они стали посещать кафе «Парк» и «Талмейнер», где сидят и веселятся за одним столом с самыми видными семьями города; что эти семьи были предупреждены о недозволенности таких отношений и обещали прервать их; что офицеры самовольно посетили Братиславу, Нитру, Пештяны, Смоленице; что им предложено найти частную квартиру и запрещено поддерживать какие-либо связи с населением; что ночью 27 ноября 1942 года они из Трнавы скрылись; что в их квартире произведен обыск; что их одежда и вещи личного пользования реквизированы и посланы в ЦУГБ в Братиславу.

И есть письмо испанского посольства, в котором содержалось требование немедленно сообщить, поймали ли беглецов и где они интернированы, на что районное управление могло лишь ответить, что поиски оказались безрезультатными, и попросить о возмещении убытков — оставшихся долгов за питание, квартиру, отопление и стирку рубашек.

МЕРТВЫЙ ДОМ

Я стучал в дверь этого странного дома.

— Пустое дело, — произнес у меня за спиной случайный прохожий. Он даже остановился, в глазах — вопрос.

— Это дом Стокласовых? — уточняю я.

— Стокласовых, — кивает он, явно удивленный, а я не понимаю, в чем дело.

— Вы разве не знаете? — В его глазах по-прежнему вопрос.

Нет, я не знаю. Приехав сюда, в этот город, я прошагал по нескольким улицам, словно обожженным палящим июльским солнцем, постоял на мосту над полувысохшей рекой — вода лениво облизывала длинные языки золотого песка, выступающего в русло. И наконец, дойдя до костела, я спросил, где дом Войтеха Стокласы. Меня и послали сюда, на Банную площадь.

— Прямо напротив бани, — сказали мне.

Вот я и стучусь в двери, разделившие этот обшарпанный дом на две половины. По правде говоря, дом не очень-то мне приглянулся: заброшенный, крыша местами провалилась, штукатурка осыпалась, стекла в окнах грязные, ворота вот-вот вывалятся из петель, в заборе не хватает многих досок, сад давно забыл о лопате или мотыге. «Каков поп, таков и приход», — подумалось мне. Хотя, впрочем, что мне дом, я разыскиваю хозяина. И вот теперь этот прохожий удивляется, что я чего-то не знаю. А я в самом деле не знаю того, что, видимо, должен бы знать.

— Вам разве не сказали, что с ними стало? — продолжает расспрашивать незнакомец.

— Не сказали. А что такое?

— Но ведь они оба умерли.

— Умерли? Оба? Кто? — совсем теряюсь я.

— Как кто? Стокласа и его жена.

Я буквально утратил дар речи. И лишь минуту спустя, опомнившись, начинаю задавать вопросы.

— Когда это случилось?

— Да еще в войну. Их убили немцы, — говорит этот человек, и я чувствую, как у меня по спине побежали мурашки. — А вы им родственник? Или знакомый? — сочувственно спрашивает он.

Нет. Я не родственник и не знакомый. Я никогда не видел Стокласу, не знал его, не слышал о нем. Из газетных вырезок, из обрывков воспоминаний, записанных в блокнот, я знаю только, что живший в Середи человек по имени Войтех Стокласа играл в истории, которой я занимаюсь, определенную роль. Короче, дело было так.

Когда два французских офицера бежали из Трнавы, то с помощью своих трнавских друзей они отправились по своему первоначальному маршруту, то есть в Венгрию. А причиной этого были слухи, дошедшие и до Трнавы: слухи о том, что их арестуют, и более того — даже казнят для устрашения, чтоб другим неповадно было.

Но в Венгрии им так же, как и в Словакии, не повезло. Обе попытки перейти румынскую, а позднее хорватскую границу закончились неудачно. В довершение всего их интернировали. Но с помощью военной миссии при вишистском посольстве в Будапеште и ее начальника Галье им удалось скрыться. Вспоминая Словакию, они сожалели, что бежали в Венгрию, тем более что один из них, поручик де ла Ронсьер, оставил там свое сердце. Даму его сердца звали Лидуша, она изучала французский язык, они познакомились в Трнаве, дружба перешла в любовь. Он написал ей раз, второй, получил ответ. А потом, спустя почти год, попросил о помощи — они хотели бы вернуться в Словакию. Венгрии угрожала оккупация, и теперь решалась судьба не только их двоих; в стране находились сотни французов — кто томился в лагерях, кто работал на заводах и фабриках. И многие из них хотели попасть туда, откуда год назад бежали два офицера.