Ломая печати

Ночью подул южный ветер, и слышно стало вдалеке слабое, еще очень слабое тарахтение пулеметов и автоматов, видны стали и ракеты — зеленые, красные и белые. Они взлетали над линией фронта, словно фейерверк. В небе отражались всполохи отдаленных пожаров. Долины наполнил гул моторов.

В горы поползли венгры. Стоило французам навести на них автоматы, как они поднимали руки, бросали оружие, а офицеры — пистолеты.

За один день взяли в плен три сотни, загнали их в лес, а конца им все не было.

После венгров в горы поползли немцы. Красная Армия неудержимо напирала, вот они и разбрелись по горам и лесам.

Французы возвращались в дом. Усталые, нетерпеливые, мечтающие поскорее встретиться с теми, кого оставили в охранении. Они увязали в снегу, сгибаясь под тяжестью оружия, и тут из ельника внезапно появился крестьянин, а за ним четыре человека в непривычной форме. И те и другие навели друг на друга автоматы.

Они застыли друг против друга.

— Не стрелять! Нет! Нет! Это французы! — Словак в домотканых портах и сермяге раздвинул руки, словно жерди, и пальцем указал на обросших, исхудалых, оборванных мужчин с автоматами в руках: не то солдат, не то гражданских.

Потом круто повернулся и протянул руку к людям в ватных куртках и ушанках с красными звездами.

Святой боже! Неужто это они! Неужто это те, кого они так ждали и никак не могли дождаться? В самом деле они? Они! Да, это были они! Они! Свобода!

Они шагнули вперед. И тут же кинулись друг другу навстречу. Падали в снег, спотыкались, вставали, глаза сияли от счастья.

А потому, что этот капитан, этот лейтенант, те двое солдат, а за ними и остальные, что шли следом, нагруженные пулеметами, автоматами, рюкзаками, и так сочувственно и благожелательно удивлялись: «Французы? Вы только поглядите, французы!», действительно означали свободу.

Истинную, прекрасную свободу, начиная с того самого дня — четырнадцатого февраля 1945 года.

И возвращение домой.

Перевела Н. Шульгина.