Наверное, надо мной уже громко ржет вся Тень, потому что, если бы в моей голове было чуть меньше пошлых мыслишек, там бы осталось место для искреннего и заслуженного хохота над самим собой. Я раздевал ее глазами, я устроил ей феерический оргазм, я буквально трахал ее сны всю ночь напролет, соблазнял своей классной задницей и даже, блин, купил долбаного щенка! И ничего из этого не подействовало. Зато стоило свалить из постели — и вот, пожалуйста, мой Бермудский треугольник решил сменить координаты, не придумав ничего лучше, чем разместиться на моем неудобном и узком диване.
Никогда не думал, что скажу это, но… Бля! Мне нужно подумать!
Вот только понятия не имею, как думать, если рука Александры запросто, как будто так и надо, ныряет под одеяло и недвусмысленно спускается вниз по моему животу.
— Полегче, детка!
Стоп.
Это я сейчас сказал?
Овечка смотрит на меня огромными перепуганными глазищами, одергивает руку, словно мой член вдруг превратился в ядовитую змею, которую она только чудом не успела схватить за голову.
— Пппп…пппп… — Овечку трясет на все десять балов по шкале Рихтера. Еще немного — и ее офигенная задница встретится с полом. — Ппп…прости! — с облегчением почти выкрикивает Александра.
Барахтается в покрывале в поисках пути к отступлению, но чем больше пытается, тем сильнее запутывается. А я даже вроде как пытаюсь ей помочь и понятия не имею, зачем.
— Сссс… Сссс… — Овечка закатывает глаза. — Сссспасибо!
Высовывает наружу сперва ноги, потом руки, а потом откидывает покрывало, совершенно забыв, что пришла ко мне абсолютно голая. Встает, всхлипывает, но пытается показать, что ее случившееся совсем не задевает. Ну и вот куда я, по-вашему, смотрю, когда передо мной сто шестьдесят сантиметров классного упругого тела с аккуратной грудью, дерзкой задницей и красивыми ножками? Исключительно в ее глаза, и даже для меня это что-то новенькое. Двести лет живу, а такого за собой раньше не замечал. Если бы у меня уже не стоял, как каменный, я бы побился об заклад, что и у демонов искушения бывают те самые досадные промашки, о которых мужики не рассказывают даже лучшим друзьям.
— Извини, что я тебя не возбуждаю! — орет эта фурия на весь дом. — И прихожу к тебе со всякими… поползновениями!
Что за на хрень она несет?
Откидываю покрывало — и Бермудский треугольник цепко хватает мой стояк взглядом, так сильно краснея, что румяные щеки хорошо видны даже в темноте комнаты.
— Похоже, что ты меня не возбуждаешь? Ну, Овечка? Ты же медик! Это все-таки эрекция или что-то с членом? Может, у меня аллергия на бананы, и я принципиально пухну в стратегически важных местах? — Отлично, зашибись. Вот теперь уже и я ору, а когда я ору, в квартире дребезжат стекла, и, поверьте, я не преувеличиваю.
Но Александру такая мелочь, как свирепый демон, совершенно не смущает и не успокаивает.
— Прикройся! — приказывает она.
— Я сплю голый, детка! И прекрати делать вид, что тебе не нравится вид.
— Тоже мне, видали и лучше!
А вот сейчас очень важный момент, и меня на нем «клинит». С одной стороны, я знаю, что ничего, кроме вялого недоразумения своего бывшего она точно не видела, иначе бы не смотрела на меня, как школьница, отрывшая под родительской кроватью свежий номер «Плейбоя». С другой стороны, это ее «видали и лучше» выкорчевывает к хренам собачьим все терпение. Я знаю, что Александра врет и говорит это для красного словца, но я уже сорвался с катушек.
Как бы там ни было, что бы ни случилось с нами через час, завтра или в следующем столетии, мой член — последний, какой она увидит в своей жизни! И никаких «лучше» у нее не будет, потому что я заглядывал в ее мысли — и там были не только отражения моих фантазий, но и ее пошлые мыслишки. И, кстати, в своей голове она ничего не прятала за стыдливыми квадратиками цензуры.
— Ты же хочешь меня трахнуть, — говорю я, опуская ладонь ниже пояса, стараясь по памяти воспроизвести маршрут моей Овечки. — У тебя это на лбу написано, женушка.
Она жадно следит за моими пальцами, а я нарочно не опускаю руку ниже пупка, хоть, честно, если Александра снова меня продинамит, уже морально смирился с тем, что буду дрочить, пока руку не сведет судорогой. Иначе мне сорвет крышу от воздержания, а другую женщину сейчас принципиально не хочу.
— Я… — Овечка сглатывает, перехватывает себя руками за плечи, чтобы прикрыть грудь. — Раз уж мы все равно это делали…
— Что «это», детка? — Опускаю руку еще ниже, беру себя в кулак, и Александра издает громкий, удивляющий даже ее саму, стон. — Называй вещи своими именами.
— У нас был… секс.
Вот же херня. Не было у нас никакого секса. И она пришла ко мне не потому что я корчил из себя недотрогу, увы. Необходимо это признать. Она пришла получить реальные воспоминания, и только поэтому такая смелая. Как только я скажу, что бессовестно ее надул, Александра больше не пойдет в мою постель, даже если я ей дорожку выложу ошметками своего раскаявшегося сердца. А если и дальше буду вешать лапшу на уши, она узнает правду через секунду после того, как я ей вставлю.