Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Та решимость, с которой маг говорил, доказывала: враг таки объявился. Значит, Локи послушался совета и обо всём рассказал Хагалару. Это уже можно считать огромным успехом. Один был абсолютно уверен: только рядом со старым другом сын может быть в полной безопасности от той твари, которую избрал в союзники.

— Я знал, что могу доверять тебе, — еще один взмах руки: разноцветная пыль становится золотой, подобной сияющему городу богов.

— Твое воспитание сгубило талантливого мальчика, — мгновение: и блестки снова разноцветные. Неужто вызов? — Я в его возрасте вел армии.

Всеотец только бровью повел, а опадающая пыль собралась в несметное войско крошечных асов, которое, повинуясь жесту правителя, столь же непоколебимо, как настоящее, громило… Почему бы не демонов Муспельхейма?

— Он тоже ввергал миры в войны, — ухмыльнулся отец всего сущего, любуясь собственным творением, которому Хагалар уже добавил звуков и красок: теперь импровизированные войска с боевым кличем бросались друг на друга. — Однако ты прав: твои армии защищали наше царство и несли мир, а войска Локи — войну, — асы стали теснить демонов: красных фигурок становилось все меньше, и скоро они совсем исчезли. — Но ты, всё же, был старше.

— Не намного, — Хагалар с легкостью воспроизвел себя верхом на коне. Ликующие воины славили его и подносили стяги поверженных врагов. — В наш век такие, как он, не выживали.

Как резко! Неужели считает, что смог бы сделать из Локи что-то стоящее? Нет, вряд ли. Если бы считал, то выкрал бы ребенка, отправился вместе с ним на ту сторону Бездны, вырастил как своего сына, а, вернувшись, устроил бы хаос в Асгарде. Это было бы очень по-хагаларовски. И маленький Локи пошел бы за ним, не задумываясь. С легкостью бросил бы отца и мать, но… давний друг так не поступил. И это была единственная причина, почему он до сих пор жив. У него была прекрасная возможность завоевать трон Асгарда, но он даже не попытался. Просто сошел с мировой арены, исчез для всех на несколько столетий. И уж точно не ради давнего друга, и не ради Фригг. И даже не ради детей. Что руководило им в те дни? Быть может, когда-нибудь расскажет.

— Наши победы принесли мир в Иггдрасиль. — заметил Один, почувствовав, что от него ждут ответа. — Он стоит даже больше той цены, что мы заплатили. Ведь наши дети не знали ужасов войны…

-…и прочее, — перебил Хагалар, одним дуновением изничтожая все блестки. — Я помню твою речь, Один Всеотец. И я помню, когда она была произнесена.

Нападение?.. Чего он хочет этим добиться?

— В день празднества по поводу рождения младшего сына, — спокойно ответил Один, не реагируя на столь явную провокацию.

— Верно, — кивнул маг, чуть склонив голову и явно раздумывая, что бы сделать с доской для камешков. — Во время празднества по поводу твоего восшествия на престол девятимирья.

Так вот о чем он. Шантаж? Он не настолько глуп.

 — Не в этом ли зале перед тобой встала на колени даже сама повелительница смерти? — Хагалар поднял голову, оглядывая стены и потолок так, будто просил их засвидетельствовать свои слова. Неужели и правда не помнит, что в этом зале никто, кроме них, никогда не бывал? Неужели не помнит, что все празднества всегда проходили только в Гладсхейме? Старость? Или очередная шутка?

— Не в этом.

— Значит память уже подводит меня, — усмехнулся он одними губами. — Я могу увидеться с Тором?

Еще одна резкая смена темы, за шаг до грани между банальностью и откровением.

— Зачем? — удивленно спросил Один. В давние времена Хагалар проявлял интерес к обоим детям, но с чего ему сейчас восстанавливать отношения со старшим?

— Хочу посмотреть, что выросло из второго ребенка, — дерзкий ответ, но не более дерзкий, чем улыбка. — Сомневаюсь, что что-то более достойное, чем из первого.