Локи все-таки будет судить асгардский суд?

— Но пока здесь я, его мать, ты не можешь ничего сделать, — голова у царицы кружилась: она слишком давно не спала, вынужденная контролировать температуру этого умирающего тела. У нее не было сил на споры. — И поверь, я сделаю все, чтобы забрать его отсюда.

— Боишься меня? — спросил Хагалар, отойдя от кровати к резному столику с маленькими баночками. Фригг с подозрением смотрела, как маг открыл одну коробочку, другую, понюхал содержимое — он вел себя здесь так, будто это его дом. Фригг с трудом подавила раздражение: многодневное бдение делало её чересчур подозрительной и гневливой, она это давно знала.

— Нет, конечно, не тебя, — с легкостью соврала богиня. — Я боюсь вашей науки — она калечит.

— Дочь Одина заходила, значит? — Хагалар собрал со стола все баночки и целенаправленно понес их к одному из сундуков. Насколько же он уже близок с Локи: точно знает, что где лежит среди его многочисленных вещей. — Не пугайся, красавица-Фригга, и не забирай от нас свою плоть и кровь, — Хагалар достал большой деревянный ящик, в каком обычно женщины хранят украшения, и аккуратно поставил туда баночки. С чем они, царица спросить не решилась. — Я клянусь тебе, что юный Локи не пострадает. Каких бы усилий мне это не стоило, я вложу в его пустую голову нужные мысли.

Хагалар подошел к царице и легонько обнял её. Знакомое магическое тепло окутало измученное сознание — передача силы. Фригг расслабилась в когда-то привычных ей объятиях.

— Пока я жив, — шептал Хагалар, не сводя глаз с бледного Локи, — трагедия Берканы с ним не повторится.

Холодно. Это же Асгард, дворец царя богов, почему здесь так холодно?

— … Твоя смерть пришла от руки Лафея! — великан склоняется над Всеотцом, словно изучая, а, может, и запоминая его лицо. Лафей торжествует: еще мгновение, и старый враг будет повержен, станет пеплом, развеется по ветру Ётунхейма ледяной крошкой.

Скорее. Нужно успеть, чтобы план осуществился.

Последний коридор, ведущий к покоям Одина. В обычное время он мог преодолеть его едва ли не быстрее призванного Тором Мьёльнира, но сейчас пламя факелов режет глаза, а грудь словно сдавили обручем из раскаленного металла. На миг Локи останавливается, делая короткий мучительный вдох, но тотчас же подгоняет себя, даже не пытаясь понять причину предательства тела.

Уже на пороге он слышит Лафея, окончание фразы которого тонет в неизвестно откуда слышащемся надсадном кашле. Все существо Локи кричит: «Пора!».

Направить Гунгнир и почувствовать, как чистая сила выходит из копья, чтобы сокрушить того, кто смеет пытаться уничтожить царя Асгарда.

Воздух густ, словно только что отжатое масло, а языки пламени факелов тянутся к царевичу, чтобы его ослепить.

Лафей инстинктивно чувствует опасность и уворачивается, отпрыгивая в сторону; резная спинка кровати разлетается, и осколки кажутся Локи живыми и отчего-то нестерпимо горячими.

Дышать все еще тяжело, а великан уже поднимается на ноги, неотрывно глядя на царевича. Локи готов выстрелить еще раз, но глаза вдруг застилает белой пеленой, а тело охватывает жар. Он моргает, пытаясь отогнать наваждение, но момент упущен — Лафей уже перед ним.

— Лжец, — говорит великан асу. В красных глазах — ненависть и разочарование. Он хватает Локи за горло, но холод прикосновения ётуна не приносит облегчения.

Один из обломков царского изголовья вдруг пронзает плечо Лафея, отвлекая его, но Локи не успевает атаковать великана, который кидается прочь, на ходу вытаскивая и отшвыривая от себя странно шипящую деревянную щепу.

Жар. Хочется пить. Царевич обводит взглядом покои, поражаясь внезапно резким очертаниям предметов.

Возле стены неподвижно лежит тело в женском платье. Нет.

Локи подбегает к Фригг и, не помня себя, зажимает обыкновенно бьющуюся жилку на шее. Жилка не бьется. Царица пустыми голубыми глазами смотрит куда-то вдаль, мимо спящего Одина и застывшего Локи.

Огонь прошелся по телу, заставляя прикусить изнутри щеку. Нет. Так не должно было быть. Мир встряхивает, а затем Локи понимает, что ему холодно, и только из глаз текут обжигающие бледное лицо слезы. Нет. Холодно. Невозможно дышать, кашель (кашель?..) сотрясает нутро.

— Локи! — в дверях появляется Тор. — Локи?

Громовержец, еще ничего не понимая, видит склонившегося над неподвижным телом матери брата и спящего отца. Смотрит, как Локи поднимает залитое слезами лицо и, слегка прищуриваясь, тихо и зло говорит:

— А теперь, если ты позволишь, я уничтожу Ётунхейм.

Темнота.

— Когда ты стала такой? — Хагалар склонился над ней, подал какой-то напиток, который должен был помочь протянуть без сна еще некоторое время.

— Какой?

— Такой жестокой, — он поддерживал её, переплетая магические нити и давая еще немного сил. А ведь мог бы сейчас броситься к Локи и попробовать применить свои познания в целительной магии. Но нет, он уступает, признает её власть над сыном. Фригг улыбнулась уголком рта. Он ведь и тогда признавал её власть и власть Одина. Проиграв спор, он просто ушел, растворился в бесчисленном множестве миров, хотя мог бы, нарушив все законы, выкрасть Локи и скрыться.