— Я приду на ваше собрание и буду улыбаться. Доволен? — произнес он ровным тоном.
— Тебе вряд ли придется просто улыбаться. С тобой попытаются договориться и решить, насколько ты подходишь на роль всем удобного царя. Можно пообещать разумные уступки. Главное — получить полувековую отсрочку и за это время восстановить когда-то разветвленную сеть шпионов-информаторов.
— Восстанавливай. — процедил Локи сквозь зубы с неприкрытой неприязнью. — А я пообещаю уступки, точнее намекну. Я ничего не собираюсь обещать.
— Верный подход. — Хагалар прямо светился от счастья. — Но ты уж определись, хочешь ли ты меня зарезать или подарить шпионскую сеть Асгарда?
— Сначала восстановишь сеть, а потом зарежу, — клятвенно пообещал Локи.
— Мне нравится твой подход, — рассмеялся мастер магии. Он вынул из-за пазухи ещё один пергамент и положил на стол. — Времени готовить речь у тебя почти нет, поэтому я позволил себе составить план. Просто прочти тезисы и будешь готов. В твоём красноречии и обаянии я не сомневаюсь.
Хагалар подошёл ближе и похлопал Локи по плечу. Тот с трудом сдержался, чтобы не оттолкнуть старика. Не было ни времени, ни сил на ссоры. Завтра станет точно известно, что же это такое: лишь дурная шутка и бредни воспаленного сознания Хагалара или поселенцы действительно посмели покуситься на святое. Верить в последнее Локи не желал, но всё же подготовиться к встрече решил основательно. На всякий случай. Хотя бы ради тренировки. Когда-нибудь ему придется не просто стоять за спиной отца, а вести переговоры и нести ответственность за принятые решения. Почему бы не начать подготовку прямо сейчас?
У главнокомандующего армией Асгарда всегда полно дел. Ему некогда заниматься глупостями, особенно когда наследник правящего дома, лучший боец, избранный Мьёльниром защитник Девяти Миров, не оправдывает надежд семьи, двора и армии. С тех пор, как мидгардская химера пала в Бездну, старшего царевича словно подменили. Соратники утверждали, что он так не страдал, даже когда родной брат погиб, а мост меж мирами разрушился, разлучив его с человеческой избранницей. Сейчас же он заперся у себя, не допускал ни друзей, ни женщин и даже грубил матери. О тренировках речь не шла, об исполнении прямых обязанностей — тоже.
Когда Гринольв, презрев все правила, вломился в царственные покои, требуя объяснений, его глазам предстала тень царевича: он был так бледен и немощен, словно недавно повстречался с собственной фюльгьей и готовился расстаться с жизнью. Если бы Гринольв не был уверен, что подобное состояние вызвано потерей жалкого смертного, он бы вызвал целителей, а так обошелся лишь формальными вопросами и общими замечаниями, не выходящими за рамки субординации. Тор плел в ответ что-то несуразное, будто выпил по меньшей мере бочонок эля, хотя в комнате стоял лишь почти нетронутый поднос с блинами, водорослями, тремя видами рыбы и пивной кружкой.
Не добившись ничего внятного и не смея поступить с наследником так, как привык с обычными асами, Гринольв удалился и больше о Торе не вспоминал. Сколько длилась дружба со смертным мужем? Несколько месяцев, не более — непростительно убиваться, словно верная жена, по тому, кого даже толком не знал. Сам Гринольв никогда не позволил бы себе подобного, даже если бы потерял… Впрочем, он уже потерял.
Некстати вспомнилась записка с одним-единственным словом. Он давно разузнал, где находится Рейкхольт: на западе от столицы. Там жила богатая не то вдова, не то старая дева — Сигюн Сигхтрюгдоттир. Отчество ничего не сказало пришельцу из далекого прошлого, а придворные описывали Сигюн как зрелую женщину с типичной для асиньи внешностью, белокурую и голубоглазую. Значит, черноволосая незнакомка, нацарапавшая на записке название хутора, служит ей и, возможно, сопровождает. Гринольв поспрашивал о наперснице, но все утверждали, что Сигюн если и приезжает во дворец на торжественные приемы, то всегда одна: свиту она размещает на постоялых дворах. По крайней мере, ее сопровождения никто не видел: ни одной служанки или рабыни.
В столь глупые слухи Гринольв не верил, но допускал, что таинственное видение написало первое попавшееся слово и что он зря потревожит благородную асинью. Однако положение при дворе спасет его от любых случайностей и беспочвенных обвинений.