Лоханка

Нет, не подумайте будто ситуация непроходима – есть варианты для преодоления этих проблем. Я толкую о том, что и рулить, и выбирать цели, и вести огонь в одиночку не получится. А ведь ещё необходимо осматриваться, наблюдая окрестности – иначе мигом вляпаешься. И тут требуются действия не менее чем трёх человек. Лучше – четырёх. Это я сосчитал радиста, который должен, ни на что не отвлекаясь, «держать» волну. А четверых в совсем уж маленькую коробчонку не запихнёшь. И на всё это накладывается неопределённость с пушкой – не слыхивал я ни о чём таком у нас в это время. Ни нынче не слышал, ни в будущем не читал.

Помаялся я немного, да и отписал Кобланды. Поделился с другом «озарением» и всей кучей возникших по его поводу сомнений. Сам же клеил из тонкого картона макетики разных вариантов компоновки – искал шедевральную конструкцию.

* * *

Шел тридцать восьмой год, время от времени появлялись тревожные вести с Дальнего Востока, наш цех продолжал выпускать вездеходы, но чего-либо примечательного, выдающегося не происходило. Постучали в наш дом в ночь на первое сентября – точно помню, как еле угомонили сынов. Старший, гордый тем, что он завтра идёт во второй класс, задрал младших братьев. Нет, они не расплакались и не раскапризничались – просто подрались. И наш первенец понесёт завтра в школу не только букетик «майоров», но и лёгкую синеву под глазом. Анна довольна – дети растут воинами. Хе-хе. Они вчера за сараем лудили соседский самовар. Я, когда ночью тайком переделывал, остался доволен их стараниями – почти ничего не испортили. Мастерами они у нас растут.

Так вот, угомонили мы отпрысков и доделывали во дворе обычные мелкие дела, как вдруг постучали в калитку.

– Вань, тут к тебе какие-то военные, – Анне видно вход во двор от того места, где она протирает тарелки. Но почему в голосе любимой звучат тревожные нотки?

– Нехай заходят, – отвечаю. – Я тут под лампочкой. Пускай идут на огонёк, – никакой тревоги в моей душе не возникло – тридцать седьмой-то год уже тю-тю, закончился. А люди в форме бывают на заводе нередко – нечего их бояться.

– Иван Сергеевич Беспамятный? – подошедшие явственно принадлежат к «органам». Тем самым. Потому что петлицы у них малиновые, что мне кажется тревожным симптомом. Тем не менее согласно киваю и пересыпаю гайки с бумажки обратно в баночку.

Не дождавшись от меня вопросов, парни немного помолчали, невольно следя за тем, как я убираю инструменты и вытираю руки тряпицей, смоченной в уайт спирите.

– Вас вызывают в Москву, – наконец открыл рот первый, повыше ростом.

– Приглашают, – поправил его второй.

По всему видно, что они стараются вести себя вежливо, вот только выходит это у них угловато и неестественно.

– Выезжать прямо сейчас? – интересуюсь.

– Да, товарищ Беспамятный.

– Пойду, переоденусь, присаживайтесь, это недолго.

В доме, куда я вошел, уже горит свет. Анна собирает мне на дорогу снеди, а на столе – сидор с бельишком, свежей рубашкой и мыльно-рыльными причиндалами. Одеваюсь по-городскому – есть у меня приличный костюм. И вещи перекладываю в чемоданчик средних размеров. Как-никак – в столицу еду.

– Сёмке скажи – будет кляксы ставить – я ему ухи повыкручиваю, – говорю на прощание супруге, чтобы хоть как-то рассеять тревогу в её глазах. Знаю – если попросту пообещаю вернуться, она только сильнее забеспокоится.

Никакая машина на улице нас не ждала – да я бы услыхал шум мотора, а его не было. Прошли мы до железнодорожной линии, а тут стоит вагон с паровозом и железнодорожник с фонарём. Нормальный вагон, их в эту пору называют «мягкими» – то есть по два места в купе. Проводник весь из себя в форме сразу предложил чаю, а за окном уже мелькают фермы моста через Мурню да колёса постукивают.

В купе я ехал один и, кроме проводника, ни с кем не встречался до самого Сталинграда – мы быстро докатили, задолго до наступления утра. А тут, пока осмотр вагона, пока смена локомотива, прогулялся. Гляжу – ребята, что приходили за мной, тоже перетаптываются неподалеку.

Потом за окном – то леса, то поля. Других пассажиров нет, один-единственный проводник в конце вагона хлопочет. Бежим быстро, напористо. Да уж, сообразить бы, куда и зачем меня таким фон-бароном доставляют. Оно вроде и спросить не стыдно, однако какая-то опаска в душе ворошится. Поэтому делаю морду ящиком и, кроме как насчёт чая, никого ничем не беспокою. Словом – держу фасон и демонстрирую полный фатализм.

* * *

В Москве прибыли мы вовсе ни на какой не на вокзал, а встали в тупичок. Кругом пакгаузы, охрана на вышках, и всё сплошь асфальтировано. Легковушка подъехала прямо «к трапу». Не «эмка», а заметно крупнее. В салоне просторно, как в лимузине. Движок под длинным капотом работает негромко. Этакое чудо незнакомое.