ЛюГоль

– Вы такие хорошенькие в этих шапочках, как эскимосочки. А тебе, Хвича (это была Аина коронная кличка, придуманная им), еще туфли принцессы.

В сумраке комнаты блеснули пряжки. На отцовских ладонях стояли две лакированные туфельки.

– Красные с золотом. Давай лапку.

У Аи перехватило дыхание. Ни у кого она таких не видела, только в фильмах и книжках на шелковых чулочках сказочных девочек.

Она опасливо покосилась на маму. «Опять, снова, – читала Ая на ее сжатых губах. – Сколько же раз он будет возрождаться и тонуть, оживать и гибнуть, сколько раз мы вместе с ним будем захлебываться его алкоголем и собственными слезами и обсыхать в лучах его безграничной мальчишеской доброты?»

Папа не дождался дочкиной ноги, сунул туфлю ей под одеяло и на ощупь натянул на ее изнемогающую от желания ступню. Вторая сама нырнула в новый домик. Ая спрыгнула на пол. Мечта всех девочек выбрала ее и украсила ее ножки. Она тут же ощутила корону в волосах и наряд из кринолина с рюшами и бантами вместо старенькой пижамы. Каблучки у туфель были высокие, широкие, носки тупые, квадратные, пряжки во весь носок, прямоугольные, сверкающие.

Кто-то включил свет. Блики забегали по стенам и потолку. В ее туфельках танцевала вся комната. Ая присела и уставилась на свое краснолакированное отражение в ореоле белоснежного меха. Что нужно ребенку для счастья? Подарки и любящие друг друга и его самого родители. Девочка упивалась первым и вторым, выкручивая незамысловатые па и подглядывая за целующимися. Мама умела прощать мгновенно.

Вечером родители отправились в ресторан отмечать годовщину свадьбы. Аю с подругой оставили дома с тортом, мороженым и плачущей сестрой, которую девочки катали в кроватке на колесах вдоль комнаты, от двери к окну и назад, из рук в руки, с благой целью скорее успокоить и усыпить неугомонное чадо и заработать два-три часа свободы во дворе.

Поначалу их движения по толканию кроватки и убаюкиванию бордовой хрипящей малышки отличались мягкостью, нежностью, заботливостью. Но вскоре терпение иссякло, и они толкали колыбельку плачущего младенца меж собой, как умели в свои восемь лет. Головка сестренки втягивалась в плечики от скорости и толчка, ее внутренности вздрагивали, у нее захватывало дыхание от комнатного ветра, она перестала плакать, пораженная новыми ощущениями в ее коротенькой жизни, и в таком ошеломленном состоянии быстренько уснула.

Измученные и возбужденные победой, позабыв о ключе от квартиры, счастливые подружки без верхней одежды, босиком выскочили на площадку подъезда к заждавшимся друзьям. Дверь звонко захлопнулась, и ненавистный сестринский плач добавил ужаса в незавидное положение Аи. Окна и форточки в квартире, как назло, были закрыты. Путь домой теперь мог лежать только через ресторан, где отдыхали родители.

Накрахмаленный швейцар проигнорировал ее существо, дышащее ему в пуп за стеклом входной двери. Ая старалась докричаться до него, но он лишь покачивал головой в фуражке в такт льющемуся из вкусно пахнущего зала фокстроту.

– Уйди со своими сорняками! – наконец он подарил ей свое брезгливое внимание и вновь нырнул за стеклянную дверь.

Какие такие сорняки? И тут Ая вспомнила двух близняшек из бедной многодетной семьи, которые по вечерам убегали к злачным городским местам продавать ландыши, собранные в лесу их матерью за день. Они стеснялись своих ровесников, что им приходится вместо беззаботной беготни по двору заниматься добычей денег. Ребята поддразнивали девочек, посмеивались над их невзрачной, сильно поношенной одеждой, какую сердобольные соседки отдавали этой семье за ненадобностью.

Ае всегда было жаль их. В их доме жила беда, называемая нищетой и безотцовщиной. В Аиной семье царствовала алкогольная стерва. Сосуществование с печалью и безысходностью сближало Аю с ними.