Люди сороковых годов

Людей рассадили по танкам так: двое саперов - впереди, у башни с миноискателями, остальные двое - на корме машины, там же и десант автоматчиков. Я сам еду с Васильченко впереди, на броне, у люка механика-водителя, чтобы удобнее было давать экипажу команду. На второй машине с Висконтом в такой же позиции - Лукин. Было это под вечер... Днем прошел дождь. Грязь такая, что даже танку трудно идти. А трава уже начала пробиваться. Но лес еще голый, только первые птицы пересвистываются. Небо было облачное, но тут тучи разогнало, и солнце у самого горизонта, такое чудное - красное, будто помятое. А в двух километрах бой, грохот. Ну, загадываю, дожить бы хоть до весны, когда эти ветви зеленью покроются. И даю команду - вперед!..

Вот так он и описывал весь пройденный путь, километр за километром, деревню за деревней, переправу за переправой, лощину за лощиной и холм за холмом, и я послушно записывал все это в блокнот.

Получалось очень длинно, Подгорбунский замечал это и начинал злиться, но от своего не отступал: боялся что-нибудь упустить. Ему хотелось рассказать обо всем - и о том, как разведчики врывались в деревни, как гусеницами танков крушили перехваченные обозы, как уничтожили двести девятнадцать повозок штаба 68-й немецкой дивизии, как сражались с немецкими танками, как брали пленных.

Но особенно подробно и образно хотелось ему рассказать буквально о каждом участнике боя - и о Жарикове ("Это помощник командира отделения, ему 21 год, а дашь много старше, широкоплечий такой сибиряк, из колхозников, черноволосый"), и о Паршине ("Это мой разведчик, автоматчик, тоже из колхозников, он поплотнее Жарикова, низкорослый, белобрысый"), и о Федорове ("мой переводчик, из Московской области, десятилетку едва успел кончить, совсем молодой, с 1926 года, а по-немецки чешет - будь здоров"), и о Мазурове с Никитиным ("Они земляки, оба из Курской области, здоровые такие ребята. Когда в Чорткове немецкий Т-4 в каток нашей "тридцатьчетверки" снарядом шуганул, Мазурова, как птичку, взрывной волной с брони снесло, а он тут же вскочил обратно...") Косясь на меня, Подгорбунский, перейдя на "ты", все чаще ворчливо говорил: "Ты пиши, пиши, а то позабудешь и напишешь что-нибудь не так, а ребятам будет обидно. Напишешь, например, что Никитин брюнет, а он вовсе белобрысый, и ребята смеяться будут. Выйдет вместо славы одна неприятность"...

Но вот, наконец, дело дошло и до описания рейда на Бучач. Подполковник Колтунов был прав - операция эта была незаурядная, и я приведу здесь полностью эту часть рассказа Подгорбунского.

- Когда Чортков был взят, нам дали отдых до утра двадцать четвертого марта. Мы были очень довольны, что все остались целы, ведь это прямо-таки удивительное дело для такой трудной операции - остаться всем живыми. Проверили материальную часть, выпили трофейного вина, закусили и легли спать. Вдруг в полночь меня будят, зовут к самому комбригу. Встречает меня полковник и говорит: "Благодарю, Подгорбунский, за находчивость и решительность в бою, это тебе не забудется, а сейчас вот новая задача: разведать правый фланг в направлении на запад, вплоть до города Бучач, и постараться захватить его. Дело трудное, потому тебе и поручаем". Я вспомнил, где этот Бучач, и поразился, - это же за многие десятки километров! Сел за карту, стал мудровать. В три часа разбудил своих робят. А полковник все не спит, опять вызывает, напутствует: действуй, говорит, осторожно, есть основания опасаться, что с этого направления подходит танковая дивизия СС "Адольф Гитлер". Старая знакомая - мы с ней с самой Курской дуги воюем...

Выехали мы за передний край еще затемно. Сильный ветер, небо - без единой звезды. Проскочили по холодку большаком до одного местечка. Влетели туда - тишина. Немцев нет. Расспрашиваем местных жителей, они говорят: "Тут вчера шли ваши танки, так их немного дальше по большаку, километрах в пяти, обстреляли..."

Соображаю: это шла 1-я гвардейская танковая, наносила удар на Чортков. С немецкой обороной она не связывалась, ей было важно добраться до города. Значит, гитлеровцы тут могли задержаться. Принимаю решение: свернуть с большака на проселок, так будет безопаснее. А дальше видно будет.

Немного потеплело, и сразу лег туман. И без того темно было, а тут ну, ни зги не видать. Едем - едва дорогу разбираем. Вдруг впереди вижу вспышку, другую, третью... Так и есть! Немецкий танк стоит в засаде. Они услышали шум наших моторов, решили, конечно, что мы едем по большаку, и бьют наугад вдоль него, а мы движемся в полной безопасности параллельным проселком. Вот так!.. Подошли поближе, кричу через люк механику: "Пора! Давай!" Васильченко, не торопясь, прицелился по вспышкам и зажег немецкий танк. Выстрелы прекратились. Мы прислушались - тихо. Значит, здесь стояла только одна машина. Но на всякий случай продолжаем идти проселком. Как говорят старики, береженого бог бережет...