- Где уж тут, утерпите ли... Господа тоже ведь избалованы насчет этого.
- Да, - подтвердил Павел, не вслушавшись в последние слова Макара Григорьева, - а между тем это может страшно ей повредить, наконец встревожит и огорчит умирающего человека, а я не хочу и не могу себе позволить этого.
- Нет, вам не надо туда ездить, - решил и Макар Григорьев, - пустое дело - бросить вам все это надо; может быть, здесь невесту настоящую, хорошую, с приданым найдете!
- Ах, кстати, - перебил его Павел, вспомнив при слове "с приданым" о деньгах, которыми так великодушно снабжал его Макар Григорьев в продолжение последнего времени, - не угодно ли вам принять от меня мой долг!
И с этим словом он вынул из сахарной бумаги один билет приказа и подал его Макару Григорьеву.
- Ну, что, успеете еще! - произнес было тот.
- Бери! - повторил Павел настоятельно.
Макар Григорьев усмехнулся только и положил билет в карман.
- Удивительное дело - какие нынче господа стали, - проговорил он, продолжая усмехаться.
- А что? - спросил Павел.
- Да так! Совсем не то, что прежние, - отвечал Макар Григорьев, бог знает что желая тем сказать, и ушел.
II
ОПЯТЬ ЭЙСМОНДЫ
Нельзя сказать, чтоб полученное Вихровым от отца состояние не подействовало на него несколько одуряющим образом: он сейчас же нанял очень хорошую квартиру, меблировал ее всю заново; сам оделся совершеннейшим франтом; Ивана он тоже обмундировал с головы до ног. Хвастанью последнего, по этому поводу, пределов не было. Горничную Клеопатры Петровны он, разумеется, сию же минуту выкинул из головы и стал подумывать, как бы ему жениться на купчихе и лавку с ней завести.
Чтобы кататься по Москве к Печкину, в театр, в клубы, Вихров нанял помесячно от Тверских ворот лихача, извозчика Якова, ездившего на чистокровных рысаках; наконец, Павлу захотелось съездить куда-нибудь и в семейный дом; но к кому же? Эйсмонды были единственные в этом роде его знакомые. Мари тоже очень разбогатела: к ней перешло все состояние Еспера Иваныча и почти все имение княгини. Муж ее был уже генерал, и они в настоящее время жили в Парке, на красивой даче.
- Ну, Яков, завтра ты мне рысачка получше давай! - сказал Вихров, когда Яков вечером пришел в горницу чай пить. Павел всегда его этим угощал и ужасно любил с ним разговаривать: Яков был мужик умный.
- Дадим-с, - отвечал тот.
- Завтра мы с тобой поедем в Парк к одной барыне-генеральше; смотри, не ударь себя лицом в грязь, - продолжал Вихров и назвал при этом и самую дачу.
- Слушаю-с, - проговорил Яков и на другой день действительно приехал на таком рысаке, в такой сбруе и пролетке, что Павел вскрикнул даже от удовольствия.
- Ну-с, Яков Петрович, - сказал он, усаживаясь в пролетке, - какого это завода конь?
- Мосоловского, - отвечал Яков, сидя прямо и внимательно поглядывая на лошадь, которая сердито рыла копытом землю.
- Трогай! Надеюсь, что на Тверской мы всех перегоним, - проговорил Павел.
Яков тронул: лошадь до самой Тверской шла покорной и самой легкой рысцой, но, как въехали на эту улицу, Яков посмотрел глазами, что впереди никто очень не мешает, слегка щелкнул только языком, тронул немного вожжами, и рысак начал забирать; они обогнали несколько колясок, карет, всех попадавшихся извозчиков, даже самого обер-полицеймейстера; у Павла в глазах даже зарябило от быстрой езды, и его слегка только прикидывало на эластической подушке пролетки.
- Немного осталось впереди-то! - сказал Яков, выехав за заставу и самодовольно оборачиваясь к Павлу: впереди в самом деле никого не было.
- Чудная лошадь! - воскликнул тот, смотря на это благородное животное, которое опять уже пошло тихо и покорно.
- У другого бы не стала она этого делать! - произнес Яков.
- Отчего же? - спросил Павел.
- Оттого, что человека чувствует!.. Знает, кто ею правит!.. - И Яков снова щелкнул языком, и лошадь снова понеслась; потом он вдруг, на всех рысях, остановил ее перед палисадником одной дачи.
- Здесь, надо быть, - проговорил он. Яков знал Москву, как свои пять пальцев.
Павел взглянул в палисадник и увидел, что в весьма красивой и богато убранной цветами беседке сидела Мари за большим чайным столом, а около нее помещался мальчишка, сынишка.
Мари, увидев и узнав Павла, заметно обрадовалась и даже как бы несколько сконфузилась.
- Ах, вот кто! - проговорила она.
Павел на этот раз почему-то с большим чувством поцеловал ее руку.
- А это ваш малютка? - сказал он, показывая на мальчика, подходя к нему и целуя того.
Ребенок как-то при этом ласково смотрел на него своими голубыми глазенками.
- А Евгений Петрович? - спросил Вихров Мари.
- Он дома и сейчас придет! - ответила та. - Поди, позови барина, прибавила она стоявшему около беседки человеку.
Тот пошел.
Через несколько минут маленький, толстенький генерал, в летнем полотняном сюртуке, явился в сад; но, увидев Вихрова и вспомнив при этом, что вышел без галстука, стал перед ним чрезвычайно извиняться.
- Ничего, помилуйте! - говорил Павел, дружески пожимая ему руку.
- Все-таки мне совестно, - говорил генерал, захватывая себе рукой горло.
- Простит, ничего! - сказала ему и Мари.