Люди как реки

На свое место Коля не сел, а прошел к последнему столу в том же ряду. Там в углу коротал одиночество Стас Родионов. Стаса в группе не очень-то жаловали за дурацкие выходки и колючий агрессивный характер; за один стол с ним никто не садился – кому охота получать в бок тычки толстым, похожим на сардельку пальцем, который Стас постоянно тренирует для будущих боев. К тому же невозможно догадаться, что этот оболтус выкинет в следующую минуту, и не окажешься ли против воли его соучастником.

Но со времени стычки с Сергеем Антоновичем из-за стендов, которые Стас попытался раскулачить, что-то словно надломилось в парне. Скрытая пружина, прежде державшая его на постоянном взводе, то ли поослабла, то ли же сделалась эластичней. Он что-то понял вдруг и, осознав, запомнил. Кроме привычного противодействия любому давлению извне, независимо от того, во благо оно ему или во вред, в нем появилась готовность выслушать и даже подумать над услышанным. Перемены эти, однако, были так глубоко упрятаны, что распознать их мог только внимательный кропотливый наблюдатель.

Таким наблюдателем оказался Коля. С тех пор, как решительно разошлись их с Батей дорожки, – случилось это в последние дни августа, когда Батя составлял программу действий на новый учебный год и Коле в этой программе отводилось почетное место прихвостня, он с неведомым прежде интересом стал относиться к товарищам по группе.

Стас привлек его внимание тем, что не только не боялся Батю, но осмеливался, не скрывая презрения, открыто потешаться над ним. Сашка Стаса пока не трогал, но Коля знал, что отсрочка временная – Стас обязательно своего дождется.

Родионов даже рот прикрыл, так поразило его появление Коли рядом.

– Ты чего? – спросил он, тушуясь. – Или спятил? Я ж кусаюсь. Или сомневаешься?

– Я тоже кусаюсь, – сказал Коля спокойно. – Просто хочу сидеть с тобой. Нельзя, что ли?

– Можно, – сказал Стас почти дружелюбно. – Вот.

Два слова «сомневаешься» и «вот» выражали на нарочито бедном, коверканном языке Стаса все великое множество чувств и понятий: одобрение, неприязнь, готовность идти на контакт и, как венец всему, не предполагавший обратный ход, откровенную, ничего доброго не сулящую угрозу. Этими словами Стас легко охватывал всю многообразную сложность своих отношений с внешним миром. Его понимали, вынуждены были понимать, ведь ничего другого он не оставлял. Причем каждый, кому хватало терпения преодолеть его внешнюю защитную оболочку, скоро открывал для себя, что не такой уж лох этот нескладный долговязый парень с умными смеющимися глазами, что его кривляние умышленное, что умеет он быть иным – ироничным и тонким, но зачем-то играет шута горохового. Правда, только до момента, когда, забывшись, над ним начинают подтрунивать. Тогда без перехода он звереет, срывается на черную брань, голос его становится ленив и негромок, сжимаются увесистые кулаки, а в глубине его существа, и это немедленно ощущается окружающими, вскипает ярость, которая может выплеснуться наружу самым диким образом.

– А ты что, со мной всегда будешь сидеть? – поинтересовался Стас неуверенно.

Но Коля не успел ответить: ожил звонок, и тотчас же в кабинет из препараторской вошел Юрий Андреевич.

– Дежурный, – негромко позвал он. Молчание. – Мне нужны дежурные, – возвысил голос Юрий Андреевич.

– Нету. Еще не назначили, – развязно выкрикнул Котов – затычка во всякую дырку.

– Староста?

– А они задерживаются, – сказал Котов – ухмылка до ушей. – Вчера их постигло великое разочарование в лучшем, можно сказать, друге. Вот они и забыли о своем долге перед товарищами и родиной.

– Помолчи, Котов, – попросил Юрий Андреевич.

– Помолчи, помолчи, – прикинулся обиженным Котов. Единственным его желанием, и все это понимали и одобряли, было потянуть время. – Я, что ли, виноват, что Сашки нет? – Он приподнялся, не до конца разогнув колени, и продолжал невозмутимо: – А вообще-то никто не знает толком, что помешало этому высокообразованному юноше посетить наш любимый кабинет радиотехники. Я думаю, Батя… пардон, Саша Капустин…

Котов осекся и замолчал, уставясь на дверь. Коля тоже посмотрел туда. В проеме бесшумно распахнувшейся двери стоял Капустин. Он сделал шаг вперед – вступил в кабинет, прикрыл дверь за собой. Усмешка кривила мягкие губы.

– Ну, здравствуй, Капустин, – сказал Юрий Андреевич. – Как здоровьишко? Слышал, будто у тебя неприятности?

– Ха! – выдохнул Капустин презрительно. – Это ли неприятности? Что вы, что вы, Юрий Андреевич, у меня нервы крепкие и не такое выдержат. А за заботу спасибо, век не забуду.

– Садись, – разрешил Вересов, – что с тебя возьмешь?

Сашка прошел к своему столу, но не сел, замешкался рядом, оглядел класс, встретился глазами с Колей, усмехнулся, подмигнул ему и направился к столу Котова, который сидел один. Опустился на стул, заскрипевший под тяжестью грузного тела.

Котов сразу же потянулся к нему, зашептал на ухо. Сашка слушал, кивая круглой стриженой головой, соглашался.

«Неужели я так же подлаживался? – подумал Коля. – Было, – признался он себе, – и уже ничего не исправишь».