Он даже набрался наглости и в прениях по основному докладу о содержании конференции попросил слова для краткого сообщения по проблеме. Его выступление представляло собой тезисное перечисление итогов давних работ в рассматриваемой области. В заключение он не удержался и упомянул об одиннадцати заявках, поданных по всей форме за несколько лет до того, но придержанных по непонятным для него причинам, вероятно из-за отказа Ученого совета или директора института поддержать эти заявки. Он вскользь напомнил собранию, что ему все же удалось частично опубликовать некоторые сведения о своих работах в журнале для радиолюбителей, что приоритет, если подходить к проблеме непредвзято, за ним и это несложно доказать. К сожалению, журнал для специалистов, распространявшийся по всему миру, тогда же отказался опубликовать подробную статью по теме, отвергнув ее все по той же причине – из-за отсутствия нужных подписей. Его выступление было принято на ура специалистами, особенно теми из них, кто представлял головной московский институт.
Реакция, вызванная этим выступлением, немедленно приписала ему свойства кляузника и в некотором смысле разрушителя каких-то основ. Последовали репрессии – приказ по первому отделу о лишении его допуска к секретным материалам, что означало первое и самое серьезное предложение задуматься о возможности дальнейшего пребывания в стенах организации. Тогда он решил обратиться к последней доступной инстанции – профсоюзному боссу Александру Сергеевичу Ропотову, когда-то почти другу, но, как оказалось, только до обретения им завидной должности. Причем он сделал это официально, в виде жалобы, которая была зарегистрирована, как положено, и по этой причине не могла остаться без разбирательства по существу. Спустя неделю Сашка вызвал его на ковер – в свою просторную резиденцию.