Любви больше нет

— Раскопал, — он делает еще один глоток, — тебе что-нибудь говорит имя Алина Разина?

Я хмурюсь. В моей хмельной памяти не находится нужных файлов.

— Понятия не имею.

— Если подумать? — Стеф внимательно наблюдает за моей реакцией.

Я снова силюсь вспомнить, и снова без толку. Тогда он лезет в сумку и достает фотокарточку

— А так?

Со снимка на меня смотрит девушка. Худенькая, бледная, не слишком выразительная, но смутно знакомая.

Я беру фотку и подношу ближе к лицу, будто это может простимулировать центр памяти.

— Что-то знакомое. Может, когда-то видел, — бросаю снимок на стол.

Стеф качает головой:

— Ну ты даешь, Кирсанов.

— Не томи. Что это за цаца?

— Это одна из твоих девок.

Я тут же подбираюсь.

— Не было у меня никаких девок. Алекса, чтоб ее, была единственной.

— А я и не про брак твой говорю, а про то, что было до. Ты с этой мадам, — стучит пальцем по карточке, — зажигал года четыре назад. Припоминаешь? Студенточка. С юридического. Последний курс. Скромная и беззаветно в тебя влюбленная.

Сквозь муть в голове пробиваются воспоминания о ничего не значащих, мимолетных отношениях

— А, так это Лена! — хлопаю себя по лбу.

— Не Лена, а Алена.

— Да какая на фиг разница? Причем тут она?

— Ты не торопись, Макс. Вспоминай, что у вас было.

— Да ничего особенного. Случайно познакомились. Неделю пообщались, потрахались и разошлись. Она мне не особо интересна была.

Стеф кивает, соглашаясь:

— А ты ей?

— Хрен его знает. Я не заморачивался. Время провели, расстались без претензий, в накладе она не осталась, я отблагодарил.

— И она так просто ушла из твоей жизни?

— Я не помню уже. Вроде появлялась несколько раз, то поговорить хотела, то в гости приехать. Я отмораживался, с потом и вовсе сказал, что не заинтересован в дальнейших встречах

— Во-о-о-от, — тянет он, — то есть ты не удосужился ее выслушать.

Жму плечами. Я не знаю о чем говорить с бывшими малозначимыми.

— Ну и зря. Она могла поведать тебе много интересного. Например, про то, что беременна.

Блин, этого еще только не хватало.

— Степ, у меня сейчас все мысли только о Таське, и информация о возможном приплоде… Как-то по боку.

— Ты не отмахивайся. Это важно.

— Пфффф, — выдыхаю подняв глаза к потолку, — ну и что там с этой Леной— Аленой.

— А вот теперь начинается самое интересное. Умерла твоя Алена. Родила пацана. Три семьсот и сорок девять сантиметров. Месяц продержалась, а потом ушла, так и не оправившись после родов.

***

Глава 19.2

О как…

— Что с пацаном? — Не факт, что мой, но не спросить не могу, — родственники забрали?

— Нет родственников. Детдомовская она. И он в Дом Малютки угодил, правда почти сразу на него нашлись родители, молодая бездетная пара из другой области. Информации по ним пока нет. Сам понимаешь этические нормы и конфиденциальность. Я не стал ломиться. Захочешь — найду его для тебя. Не захочешь — пусть живут спокойно

Вскидывает брови, ожидая моей реакции. А я не знаю, что сказать, я в ступоре. Торможу дико.

— Искать?

— Не знаю.

— Ладно, думай. Созреешь — скажешь. Тут только тебе решать. Никаких подтверждений, что папаша именно ты — нет.

Рассеянно тру бровь. У меня, кажется, напрочь атрофировалась способность что-то решать. Я как овощ. Икра заморская, баклажанная.

— Какое отношение все это имеет к произошедшему?

— Хороший вопрос, — он снова ныряет в портфель и достает планшет. Включает его. Куда-то тыкает и открывает общую фотографию, — вот твоя Разина. В детдоме, еще до того, как исполнилась восемнадцать, до поступления в универ, до знакомства с тобой…

— Я понял.

Алена в первом ряду в нелепом растянутом свитере в сине-зеленую полоску. Две косички, очки. Классическая замухрышка-нелепица

— Когда мы встречались, она была симпатичнее.

— Изрослась, принарядилась. Но я тебе не ее хотел показать, — он двигает пальцами по экрану и приближает человека со второго ряда.

И с изрядной долей офигевания я узнаю в огненно-рыжей девице Алексу.

— Это же…

— Знакомься, Александра Зайцева.

— Волкова

— Зайцева. Волковой она стала уже позже, когда ушла из приюта. Поэтому и найти ее не могли. Кто-то крайне удачно потерял записи в местном ЗАГСе.

— Не понимаю.

Стеф бесстрастно продолжает:

— Александра Зайцева угодила в приют в семь лет, после того как родители в пьяном угаре подожгли дом и погибли. Она практически не говорила и отказывалась общаться, как с другими воспитанниками, так и со взрослыми. Сидела в углу или смотрела в окно, не реагируя на происходящее.

— Чокнутая?

— Не совсем, — хмыкает он, — но диагноз есть. Психопатия. У Алексы с детства были проблемы с эмпатией и отсутствовал страх.

Я вспоминаю зеленые глаза. Равнодушные как у королевской кобры и такие же холодные. Ей всегда на все было пофиг.

— Вспоминаешь? — подталкивает Стеф, — поэтому и по стройке скакала как коза, и от тебя не пряталась.

— Сука больная.

— Ну, ей этот диагноз не мешал. Училась легко и хорошо, занималась спортом. У нее, кстати, разряд по легкой атлетике. А вот с поведением беда. И дралась, и воровала, и воспитателей в приюте доводила до истерики, и никогда ни о чем не жалела. Ружье без предохранителя. Террористка без страха и упрека.