Любожид

Странные и примечательные события приключились с Борисом Кацнельсоном, 24-летним инженером из сибирского города Минусинска, с того памятного мартовского четверга, когда перед входом в московскую синагогу рыжебородый а ид повязал ему на голову тфилин и заставил прочесть «Шама Исрайэл».

Во-первых, сразу после той молитвы к нему подошли молодой длинноволосый хиппарь с гитарой и еще несколько евреев и евреек. Они поинтересовались, где он остановился, и, узнав, что он прямо с поезда, тут же предложили и стол, и ночлег. Оказалось, что они тоже приезжие, из разных городов, но обитают в одном месте – на квартире у активистки-отказницы Инессы Бродник. Эта Инесса – маленькая пятидесятилетняя еврейка с темными глазами и совершенно седой головой – обладала энергией танковых бригад Ариэля Шарона, заботливостью всеобщей еврейской праматери Сарры и силой духа Жанны д'Арк и Зои Космодемьянской. Ее трехкомнатная квартира в самом центре Москвы, возле Тишинского рынка, была похожа на штаб студенческих отрядов какой-нибудь крупной ударной стройки коммунизма: здесь в разных концах квартиры постоянно стучали две пишмашинки и трещал телефон, а на кухне грелись сразу два чайника и в гигантских сковородках беспрерывно жарилась картошка «на всех». Но самое главное – двери этой квартиры хлопали каждые две минуты, впуская и выпуская вечно спешащих, громкоголосых людей. Правда, в отличие от штабов студенческих отрядов пишмашинки стучали здесь не рапорты о досрочной укладке бетона, а жалобы и петиции в ООН, Верховный Совет СССР, Европейский парламент, Президенту США Джимми Картеру и лично товаришу Леониду Ильичу Брежневу. А три радиоприемника «Рига-110» – по одному в каждой комнате – были настроены не на радиостанцию «Юность», а на Би-би-си и «Голос Израиля». И в отличие от студенческих активистов-ударников посетители этого штаба говорили с порога не «Салют!», а «Шолом!». Но затем они все равно переходили на русский. Они приносили информацию, где, кому и с какой мотивировкой отказали. Где, кому и каким образом удалось добиться пересмотра дела. Где, кого и за что забрали.

Как понял за пару дней Кацнельсон, эту информацию здесь кто-то учитывал, сортировал и тут же принимал оперативные меры, а именно: сведения об отказах и арестах уже через несколько минут уходили из квартиры, причем уходили в прямом смысле этого слова – на чьих-то быстрых ногах. Иными словами, эти сведения никогда не передавались из этой квартиры по телефону, а их уносили даже без записи в блокнот – в памяти. Но буквально через несколько часов эта информация, пройдя невидимым путем к иностранным журналистам, живущим в Москве, улетала за пределы Империи и тут же возвращалась в нее на радиоволнах «Свободы», «Голоса Израиля», Би-би-си или других западных радиостанций.

«Добрый вечер, вы слушаете «Голос Америки» из Вашингтона. У микрофона Владимир Мартин. По только что полученным сообщениям, вчера в Киеве органами украинского КГБ арестован учитель иврита отказник Михаил Портной. При обыске из квартиры Портного изъяты: самописный учебник иврита, Тора, сборник еврейских сказок «Агада» и тетради учеников Портного, которых он учил ивриту. Кроме того, сотрудники КГБ унесли из квартиры Портного пишущую машинку «Олимпия», радиоприемник «Спидола» и собрание сочинений французского писателя Андре Жида, приняв их, наверно, за сионистскую литературу. Михаил Портной – вдовец, единственный кормилец семьи. После его ареста в квартире остались без взрослого присмотра его девятилетняя дочь Марина и шестилетний сын Ариэль. По сведениям «Американской лиги защиты евреев», арест Михаила Портного – семнадцатый арест, произведенный Киевским КГБ в этом месяце. Всего в этом месяце в СССР произведено 72 ареста и обыска в квартирах еврейских активистов. В связи с таким очевидным усилением репрессий «Американский еврейский конгресс», «Лига защиты евреев» и другие еврейские организации США решили провести в ближайшее воскресенье массовую демонстрацию протеста перед зданием Советского посольства в Вашингтоне, а также внести имя Михаила Портного в списки узников Сиона…»

Во время таких передач все, кто находился в квартире Инессы Бродник, сбегались в одну комнату и напряженно вслушивались в голос заокеанского диктора, заглушаемый имперскими глушилками. А после сообщения о демонстрации протеста все тихо кричали «ура!», и тут же открывалась неизвестно откуда возникшая бутылка шампанского, водки или коньяка. И все поздравляли друг друга так, словно это за них будут демонстрировать в Вашингтоне американские евреи. Впрочем, оно так и было…

Однако ночевать у Инессы Бродник Кацнельсону не пришлось.

– Мальчику незачем рисковать, и нам его подставлять тоже не нужно, – сказала она Карбовскому, длинноволосому хиппарю с гитарой, который привел к ней Кацнельсона. – Его нужно быстро увести отсюда и устроить к кому-нибудь, кого не ведут.

– Но ведь это наш первый настоящий сибирский еврей! – сказал ей Карбовский. – Он же из Минусинска, с полюса холода!